Мы ездили еще вскоре по приезде в деревню к родной тетке моего мужа, к Марье Ивановне Мамоновой, в село Новое. Это в двадцати пяти верстах от нас. Тетушка была очень слаба и больна -- у нее была водяная. На вид ей могло быть лет около шестидесяти, и, я думаю, столько ей и было: свекровь моя, Анна Ивановна, родилась 1 января 1731 года, а Марья Ивановна была несколько моложе. В свое время она была очень хороша собою, о чем можно судить и по ее портрету, писанному в 1758 году одним очень хорошим в то время мастером. {Людерс. Сохранилось три портрета у нас в семействе: 1) Александра Даниловича Янькова, 2) Анны Ивановны, его жены, писанные в 1757 году, и 3) Марьи Ивановны Мамоновой, 1758 года. Все три портрета поясные, кисть прекрасная, отделка тщательная, и пошиб напоминает портреты известного Лампи; величина фигур в настоящую величину. Александр Данилович изображен в синем бархатном кафтане и белом атласном камзоле с золотым шитьем; причесан a l'aile pigeon (голубиные крылышки (франц.). -- Ред.); на плеча накинута вполовину красная мантия. Анна Ивановна в платье цвета couleur saumon (лосося (франц.) -- Ред.); шея и плечи открыты, бриллиантовые серьги в три подвески, большой букет из фарфоровых цветов на корсаже, с плеч полуспускается синяя мантилья; волосы слегка напудрены -- en frimas (словно в инее (франц.). -- Fed); Марья Ивановна в платье белом пудесуа с красными бантами, видно, что набелена и ярко нарумянена; букет на корсаже, цветок на голове, напудрена a la neige (до снежной белизны (франц.). -- Ред.); мантии нет. Все три портрета без изображения рук.} Анна Ивановна была смугла лицом и только румянилась, потому что без этого нельзя было обойтись в то время, но не белилась; а Марья Ивановна была лицом бела и, однако, румянилась и белилась. Тогда белиться не считалось предосудительным, но и не требовалось как необходимость, а румяниться должны были все. Помню, что однажды я приехала в собрание, прошла прямо в туалетную и остановилась пред зеркалом поправить свои волосы. Предо мной стоит одна Гряз-нова и румянит свои щеки. Один барин, стоявший сзади нас, и подходит к ней и говорит: "Позвольте, сударыня, вам заметить, что левая щека у вас больше нарумянена". Она поблагодарила и подрумянила и правую щеку. Теперь румянятся потихоньку, а тогда это составляло необходимое условие, чтоб явиться в люди.
При жизни тетушки мне еще не привелось побывать в Новом; она вскоре скончалась и была там погребена.
Марья Ивановна выходила замуж в Петербурге из дома родственников своих Скавронских в 1764 году; помолвка ее была в феврале, а когда была свадьба, не помню; в августе 1765 года у нее родилась дочь Софья в Петербурге. {Кроме того, у Мамоновых был сын Петр Николаевич (женат был на Кобылиной, дочери Василия Федоровича, за которым была последняя княжна Солнцева-Засекина Авдотья Ивановна) и две дочери: Анна Николаевна за Неклюдовым Сергеем Васильевичем, который был губернатором в Тамбове и во Владимире, и Прасковья Николаевна за Кречетниковым. У Петра Николаевича Мамонова был сын Иван Петрович (умер бездетным и женат не был) и три дочери: 1) Анастасия Петровна за Андреем Васильевичем Дашковым; 2) Марья Петровна за Алексеем Гавриловичем Сазоновым; 3) Елизавета Петровна за Степаном Ивановичем Шиловским. У Дашковой два сына: старший умер; второй, Василий Андреевич, почетный опекун, женат на Горчаковой, и дочь Софья Андреевна за князем Григорием Григорьевичем Гагариным. У Сазоновой дети: 1) Петр, 2) Гавриил и три дочери: Екатерина за Левашовым, Прасковья за Прибытковым и Елизавета, не помню за кем. У Шиловских дети: 1) Иван, 2) Степан и 3) Петр и дочь Анна за Воейковым. Дети Кречетниковой: Михаил Иванович, умер неженатым; дочь Степанида Ивановна за Александром Гавриловичем Жеребцовым; детей не было.}
В сельце Ботове жила в то время Авдотья Ивановна Сабурова, урожденная княжна Оболенская, двоюродная сестра того, которому принадлежало Храброво. Она была вдовою, мужа ее звали Иван Федорович. Дом в Ботове был очень хорош и отделан весьма богато; но в особенности хорош был сад регулярный, стриженный, как была тогда мода, все разным манером: были деревья, подстриженные пирамидами, зонтиком, некоторые -- их было немного, кажется, где-то по углам -- были выстрижены наподобие медведей. Все это в то время очень нравилось, и хозяйка любила водить гостей любоваться этими причудами. Авдотья Ивановна была очень богата, имела прекрасное столовое белье -- голландское и, опасаясь, чтоб его не испортили, два раза в год посылала его стирать в Голландию. Можно себе представить, чего это тогда стоило.
Сабурова была очень обходительная и приветливая женщина лет пятидесяти, и, пока она живала в Ботове, мы друг ко другу езжали по нескольку раз в лето, и она не раз бывала у нас в Казанскую. Она умерла преклонных лет, полагаю, около 1820-х годов. У нее было два сына и дочь Надежда Ивановна; была ли она замужем или нет, что-то не припомню.
Еще где-то, верстах в восьми или в десяти от нас, жил старичок Поздеев. В прежнее время он служил в малолетнем Шляхетском корпусе в Петербурге; был там или учителем, или инспектором, а мой муж был при нем в корпусе. Поздеев потом жил в своем имении и, кажется, безвыездно и чуть ли не против желания: он был масон, попавшийся в историю, которая была в конце 1780-х годов. Был он человек очень умный, ученый, но большой нелюдим и с большими странностями. Как звали его -- не припомню; он был женат и имел детей. Муж мой у него бывал, и Поздеев всегда был ему очень рад и любил поговорить про жизнь в корпусе. Когда он умер, после него, говорят, осталось в его деревне множество масонских картин, книг разных и всяких вещей, которые масоны употребляли на своих собраниях.
Свободное копирование
