Прошло еще сколько-то времени, приезжает к батюшке тетушка Марья Семеновна Корсакова и говорит ему:
-- А я, Петр Михайлович, к тебе свахой приехала, хочу сватать жениха твоей дочери.
-- Которой же?
-- Елизавете, батюшка.
-- Елизавете? Она так еще молода... А кто жених?
-- Старший из Яньковых, Дмитрий.
-- Нет, матушка сестрица, благодарю за честь, но не принимаю предложения: Елизавета еще молода; я даже ей и не скажу.
И точно, батюшка мне ничего не сказал и не спросил моего мнения; а узнала я это от сестры Елизаветы Александровны: пока тетушка была с батюшкой, она мне и говорит: "Елизавета, поди-ка сюда", отвела меня в сторону и шепчет:
-- Матушка приехала тебе сватать жениха, Янькова Дмитрия Александровича.
Тетушка уехала; батюшка молчит; проходит день, другой, третий; так батюшка ничего мне и не сказал и только после уже мне это рассказывал.
Прошло, должно быть, с год, опять тетушка Марья Семеновна повторяет батюшке то же предложение, и опять он отказал наотрез, а сказал: "Спешить нечего, Елизавета еще не перестарок; а засидится -- не велика беда, и в девках останется".
И мне об этом ни слова; а сестра Елизавета мне опять шепнула.
Думаю себе: "Стало быть, батюшка имеет какие-нибудь причины, что это ему не угодно".
Помнится мне, что однажды я подхожу в зале к окну и вижу: едет на двор карета Яньковой; у меня отчего-то сердце так и упало.
Я прошла во вторую гостиную. Батюшка был дома у себя и кабинете. Ему доложили, он вышел в гостиную и Анну Александровну принял: из нас никого не позвали, они посидели вдвоем, что говорили -- было не слышно, и Янькова уехала.
Тут батюшка меня кликнул:
-- У меня сейчас была Янькова, приезжала сватать тебя, Елизавета, за брата своего Дмитрия. Говорит мне: "Петр Михайлович, вот вы два раза все говорили тетушке Марье Семеновне, что Елизавета Петровна еще слишком молода; неужели и теперь мне то же скажете, а брат мой приступает, чтоб я узнала ваш решительный ответ". Я ей на это и сказал: "Мы, сестрица, родня... И что это, право, далась вам моя Елизавета; неужели кроме нее нет и невест в Москве?" Про Дмитрия Александровича нельзя ничего сказать, кроме хорошего: человек добрый, смирный, неглупый, наружности приятной, да это и последнее дело смотреть на красоту; ежели от мужчины не шарахается лошадь, то, значит, и хорош... Родство у Яньковых хорошее, они и нам свои, и состояние прекрасное: чем он не жених? Не будь сестра у него, я никогда бы ему не отказал... Но вот она-то меня пугает: пресамонравная, прехитрая, братьями так и вертит, она и тебя смяла бы под Каблук; это настоящая золовка-колотовка, хоть кого заклюет. Не скорби, моя голубушка: тебя любя, я не дал своего согласия... А быть тебе за ним, -- прибавил батюшка, немного помолчав, -- так и будешь, по пословице: суженого конем не объедешь!
Это, что я рассказываю, было или в 92-м году, перед Рождеством, или в начале 93-го года.
Дело о сватовстве совершенно заглохло: Яньковы бывали редко, верно, считали себя обиженными. А мне, признаюсь, Дмитрий Александрович приходился по мысли: не то чтоб я была в него влюблена (как это срамницы-барышни теперь говорят) или бы сокрушалась, что батюшка меня не отдает, нет, но дай батюшка свое согласие, и я бы не отказала.
