2 декабря 1940 года в Ленинграде от кровоизлияния в мозг в возрасте 68 лет скончался Н. К. Кольцов. Его жена М. П. Кольцова всегда говорила (я слышал от нее об этом много раз), что она после смерти Николая Константиновича жить не будет. И действительно, в ночь после кончины Н. К. Кольцова умерла М. П. Кольцова. Два гроба привезли в Москву в институт, на Воронцово поле, 6. Стояла жестокая стужа. Конференц-зал института был заполнен людьми. Мне пришлось открыть траурный митинг и сказать прощальное слово. Я говорил о великой любви, которая осенила своим бессмертным крылом две жизни, и вот теперь эти два гроба стоят здесь в этом зале на одном постаменте. Великая любовь теперь уже смотрела на нас глазами не разлучившей их смерти. Так же велика была любовь Н. К. Кольцова к науке. Своей научной деятельностью Н. К. Кольцов создал себе вечный, нерукотворный памятник.
На траурных машинах мы все поехали на Немецкое кладбище и долго стояли у свежей могилы, в которой, как в последнем прибежище, смерть навсегда соединила Николая Константиновича Кольцова и Марию Полиевктовну Садовникову-Кольцову.
В 1940 году весною последний раз я видел Н. И. Вавилова. Он позвонил мне по телефону и просил прийти на заседание президиума Академии наук СССР. Заседание состоялось под председательством В. Л. Комарова. Н. И. Вавилов сидел за боковым столом президиума, справа от себя он попросил сесть А. Р. Жебрака, а слева - меня. В. Л. Комаров мягко, видимо сам страдая, говорил о необходимости ответить на те нападки на генетику, которые уже стали обычными. Н. И. Вавилов отвечал резко, взволнованно, заявляя, что все эти нападки необъективны.
- Истинная наука генетика,- говорил он,- это та генетика, которая нужна нашей стране, это и есть классическое направление, созданное бесчисленными трудами советских ученых и ученых всего мира, которое сейчас несправедливо обвиняется во всех смертных грехах...
Втроем, Н. И. Вавилов, я и А. Р. Жебрак, вышли из зала заседаний. Николай Иванович был вне себя, он метался по дороге от Нескучного дворца до Большой Калужской улицы. Полы его серого легкого пальто развевались, как крылья. Словно раненый большой, добрый и безумный слон, он почти кричал. А. Р. Жебрак и я всячески успокаивали его. Он с глубоким чувством попрощался с нами. Думал ли я, что это была наша последняя встреча, что больше я никогда не увижу незабываемое, чудное, уже утомленное лицо Н. И. Вавилова!
Свободное копирование
