Воскресенье, 6-го
Леблон приходил в мастерскую. Обедал у Шеффера с Сулье и с ним. Хороший вечер и прогулка с Сулье.
Мы встретили третьего дня вечером Дюфрена, который должен был уехать сегодня в деревню. Рано ложиться и рано вставать.
Деньги, здоровье и ум наживать (Франклин).
Не забыть купить Поучения простака Ричарда.
Как сложится моя судьба? У меня нет ни состояния, ни склонности к приобретательству, я слишком ленив, чтобы предпринимать что-нибудь в этом смысле, хотя по временам мысль о том, чем все это кончится, тревожит меня. Когда располагаешь средствами, не испытываешь от этого особого удовольствия; когда же их нет, лишаешься радостей, которые они дают. Но, поскольку мое воображение есть и будет моим мучением и моим блаженством одновременно, не все ли равно, богат я или нет? Это забота, но не самая тяжелая. С той минуты, как человек приобрел знания, его первая обязанность — быть честным и стойким. Он может дурачиться, сколько угодно, в нем всегда останется что-то добродетельное, требующее повиновения и удовлетворения. Какой, думаешь ты, была жизнь всех тех, кто смог подняться над общим уровнем? Постоянным единоборством, борьбой с ленью, которая присуща им в той же мере, что и обыкновенному человеку, если нужно писать и речь идет о писателе; ибо его гений требует своего выявления и отнюдь не из одной суетной гордости и желания прославиться подчиняется он ему, но с полной сознательностью. Пусть молчат те, кто работает холодно. Ведомо ли им, что такое работа, подсказанная вдохновением? Какие тревоги! Какая боязнь разбудить этого дремлющего льва, рычанье которого сотрясает все ваше существо! Но возвращаюсь к сказанному: надо быть твердым, простым и правдивым — вот какую задачу ставит каждое мгновенье.
Нет особой заслуги в том, чтобы быть правдивым, когда это является прирожденным свойством, или, точнее, когда не можешь быть другим; это такой же дар, как музыкальный или поэтический талант. Но надо обладать мужеством, чтобы сделаться правдивым в итоге размышления, если только это не является особого рода гордостью, которая заставляет человека говорить себе: «Я безобразен», и повторять другим: «Я безобразен», чтобы не казалось, что другие заметили это раньше, чем он сам.
Дюфрен правдив, я думаю, потому что описал полный круг; он, наверное, начал с того, что был притворщиком, когда еще только наполовину прозрел. Он правдив потому, что видит, как глупо не быть правдивым. Я думаю, он всегда был достаточно умен, чтобы не стараться скрывать свои слабости. Теперь он предпочитает вовсе не иметь их и сейчас, когда он почти не знает их за собой, готов винить себя в них более охотно, нежели тогда, когда чувствовал их в себе и не особенно старался их скрывать. У меня нет еще по отношению к нему той полной искренности и спокойствия, какие я испытываю с теми, к кому привык. Я еще не настолько чувствую себя его другом, чтобы держаться противоположного ему мнения или небрежно выслушивать его, или, по крайней мере, не представляться внимательным, когда он говорит со мной. Если вдуматься и вникнуть как следует, то возможно, и даже почти несомненно, что во мне есть страх показаться менее умным, чем он, если я буду думать по-иному. Смешная глупость! Когда же наконец ты станешь настолько уверенным в себе, чтобы противоборствовать ему? Что может быть тяжелее, чем эта вечно лживая сдержанность? В конце концов это — человек, и прежде всего ты должен уважать самого себя. Уважать себя — это и значит быть открытым и прямым.
Свободное копирование
