Обретённое лето - 23

Обретенное лето. 25-е августа

 ПРОПАЛ ЗОЩЕНКО.

 Наступил наш последний день на Святухе, последний день в Карелии вообще. В этот день, 25-го августа, мы покидали Северную Принцессу с ее озерными ожерельями, бусами из рябины по берегам, лентами дорог и брошками-часовенками, надежно спрятанными кем-то в лесах. Она хорошо отнеслась к нам, не обманула самых радужных надежд. Вот только заливом Святуха мы были довольны гораздо меньше, и к этому у нас были достаточные основания. А не будь этих дождей, не развернись хляби небесные , были бы здесь отличные охота и рыбалка.

 Чтобы перехватить на дороге автобус, мы встали в 8 часов. Когда выбирали последние дрова из поленницы, бывшей некогда высокой и стройной, а теперь хлипкой и задрипанной, обнаружили между дровами свернувшуюся в клубочек рыжую лесную крысу. Она спала так крепко, что не проснулась даже тогда, когда Славка взял ее за шиворот, чтобы показать обществу. Только тогда она очухалась и подняла страшный визг, стала размахивать в воздухе руками и ногами и оцарапала нашему крысолову палец. Пришлось выкинуть ее подальше, и крыса, прихрамывая, скрылась в кустах Туда ей и дорога!

 Последний завтрак на Святухе. Добрали продукты из посылки, чтобы стали полегче рюкзаки: все равно вечером в Медвежьегорске получим новую. Сложили палатки, успевшие за это время прирасти к земле, и стали решать, что делать с нашим флотом. Жаль было расставаться с "Сюрпризом", служил он недолго, но честно. А то, что отказался брать на борт больше трех пассажиров, так это не его вина, что-то мы сами недоработали при его реконструкции. Поэтому после недолгих колебаний было решено расстаться с ним. не тащить же с собой на Соловки. И вот "настала минута прощанья", - эту фразу в 80-х годах не раз произносили дикторы телевидения во время похорон наших генсеков, которые уходили один за другим. Кто-то затянул старую революционную песню " Замучен тяжелой неволей" хотя это были вовсе не похороны, а всего лишь расставание - наверняка наш плот еще послужит кому-нибудь.

 Когда дошли до слов «Мы сами, родимый, закрыли орлиные очи твои", кто-то за моей спиной отчетливо всхлипнул. Дрожащей рукой я отвязал веревку, которой плот был привязан к дереву. При этом старался не смотреть на него, - было такое ощущение, что предаешь лучшего друга. Да и остальные чувствовали себя не лучше, лишь Галина, самая большая из нас, делает вид, что такая сентиментальность ей чужда и что она переживала и не такое. Но почему же она мнет в руке батистовый платочек, а эта рука заметно дрожит, это видно невооруженным глазом. А ее кузина Алена ревет едва ли не в голос. Но ей простительно, она среди нас самая маленькая.

 Плотик укоризненно покачивался на мелкой утренней волне. Он все понял... Помедлив, я оттолкнул его от берега, и наш "Сюрприз" нехотя отчалил от берега.

 Рюкзаки были собраны, уложено все до мелочей, кроме Димкиной причелины, про которую командор в суматохе забыл. Но это выяснилось позже, уже на дороге.

 ...Сначала ушли девушки. А потом настала и наша очередь. Уходя, мы в последний раз оглянулись на опустевший лагерь и со слезами на глазах увидели, что "Сюрприз" снова вернулся к берегу. Он тянулся к нам, но мы уже ничего не могли для него сделать.

 Ягод на поляне, через которую проходили, заметно поубавилось за время нашего пребывания. Когда мы, наконец, вышли к дороге, солнце шпарило нещадно, как бы издеваясь над нами, будто и не было этих дождливых дней и оно-де здесь совершенно не при чем.

 Подошли к двум разрушенным домикам, именовавшимся когда-то деревней Новинка. И тут Митрич, хитро улыбаясь в очки, сообщил, что автобус будет не в двенадцать, как он объявил вчера, а на час позже. Он сделал это якобы из самых лучших побуждений, чтобы подхлестнуть нас при сборах. И действительно этим добился успеха, мы и сами обрадовались, узнав, что у нас есть еще час с лишним свободного времени. Его мы использовали по-разному: девочки что-то с себя снимали и надевали снова, что-то сушили, а я и Мирошниченко еще раз искупались в Космозере, как и неделю назад. Потом перетащили рюкзаки к самой дороге в ожидании автобуса.

 Пастух, перегонявший стадо "на зимние квартиры", сказал, что автобус вообще-то должен скоро пойти. Во всяком случае, если он "в ту сторону" прошел, то уж обратно наверняка вернется. Но было неизвестно, прошел ли он "в ту сторону", а между тем пошел уже второй час и ничто не предвещало его появления. К этому прибавились еще опасения, сумеем ли мы его остановить среди дороги, не испугается ли шофер наших разбойничьих физиономий.

 Однако, вскоре все это осталось позади: в 13-40 автобус появился, мы спокойно погрузились в него и поехали в Медвежьегорск.