Несколько дней спустя {после обыска} сестра моя увидала, что жандармский генерал Перфильев подъехал к ее крыльцу. Это было рано утром, и она подумала, что {после оскорблений, которым она подверглась, Перфильеву незачем было приезжать, как для того, чтобы} арестовать ее. Она просила брата Николая выйти к Перфильеву и просить, {чтобы он через брата передал ей} о причине своего приезда. Но Перфильев, уверяя брата, что привез самое успокоительное известие для сестры, должен сам, согласно {полученному им} приказанию от графа Бенкендорфа, лично передать сестре моей. Когда его ввели в гостиную, он подал сестре письмо от графа Бенкендорфа, в котором последний извещает сестру, что, по обязанности своей покровительствовать вдовам и сиротам, он принял самое живое участие в сестре моей, когда ее оклеветали ее пасынки и падчерицы; что, зная, до какой степени клевета пристает к самым невинным, он ходатайствовал у Государя о назначении самых строгих следствий и других действий, дабы доказать, что жалобы, поданные на сестру, были не что иное, как клеветы, так чтобы на ней не могло остаться и малейшего подозрения, каковой цели он вполне достиг.
Прочитав это письмо и выслушав соответственные словесные объяснения Перфильева, сестра моя сказала ему:
-- До сих пор считали меня воровкой, но теперь сверх того и дурою; неужели граф Бенкендорф полагает, что я поверю этим изворотам; когда хотят кого-либо защитить, то, конечно, не наносят ему всевозможных оскорблений.
М. Ф. Орлов в то же время получил ответ на свое письмо, в котором Дубельт, излагая то же, что в письме Бенкендорф к сестре, присовокупляет, что последним действием защиты сестры моей мнимыми покровителями вдов был произведенный у нее обыск, который ясно доказал, равно как и произведенные следствия, всю гнусность клеветы, {возведенной на сестру мою}. Конечно, М. Ф. Орлов понял этот изворот Дубельта так же, как поняла его сестра моя.