Блокада Ленинграда. Семья Жегловых

Гл. 14. Блокада Ленинграда. Семья Жегловых

На фотографии семья Жегловых. 1940 год.

Пелагея Михайловна (наша бабушка) и Андрей Иванович (наш дедушка)

с дочерьми Анной (слева, наша мама) и Александрой (наша тетя).

***

РАССКАЗЫВАЕТ АННА АНДРЕЕВНА ЖЕГЛОВА, в замужестве ГОЛАНД.

Я родилась 8 января 1927 года. Всю блокаду прожила в Ленинграде, видела много горя, людей, умерших от голода,

трупы и раненых, искалеченных войной.

Мой отец, Жеглов Андрей Иванович, воевал, дошел до Германии. В 1944 году под Бреслау был очень тяжело ранен и отправлен в госпиталь в Челябинск, пролежал там полтора года, перенеся восемь операций. Моя семья – мама Пелагея Михайловна, старшая сестра Александра и братик Виктор – перенесли все дни блокады в Ленинграде.

Помню такой случай. Когда была очередная бомбежка и мы все должны были бежать прятаться в большое удобное бомбоубежище, моя мама сказала: «Не пойдем туда, а спрячемся в другом погребе, менее удобном, но он поближе».

Я, мама и сестра Шура, подхватив маленького брата Витю, которому не было и полугода, побежали туда. Когда налет вражеской авиации закончился, мы вышли из нашего укрытия и увидели, что помещения, куда мы хотели вначале идти, уже нет. Вместо него была огромная воронка от попавшего в это место снаряда. Тогда бомбили и обстреливали по нескольку раз в сутки, снося здания до самого основания.

Так мы уцелели в тот раз!

***

Участковые милиционеры организовывали дежурства подростков 14–15 лет на чердаках и крышах домов во время бомбежек. Так как родители работали сутками, мы с подругой Наташей Ляминой вынуждены были брать с собой детей: я – годовалого брата, а она – годовалую сестру. Мы оставляли малышей на чердаке, а сами выходили на крышу и следили, чтобы зажигательные бомбы не оставались там, а при необходимости сбрасывали их специальными железными щипцами на землю.

***

В 1942 году нашу семью из разрушенного деревянного дома переселили. В новом доме погибла от бомбежки профессиональная паспортистка. Управхоз пришел к нам домой по поводу прописки и рассказал об этом несчастье. Мой отец рекомендовал меня на работу, сказав, что я толковая девушка, хотя мне было всего 15 лет. Тогда нашей семье была нужна рабочая карточка на питание, и это было очень важно. Управхоз согласился принять меня с месячным испытательным сроком. Я составляла списки жильцов, ходила по квартирам вместе с милиционером, собирала сведения о проживающих, ушедших в армию, эвакуированных и погибших. Я видела все ужасы и трагедии семей. Испытательный срок прошел, и меня приняли на работу. Я пользовалась большим уважением среди жильцов, отработала паспортисткой полтора года.

***

Мама говорила мне: «Кем ты будешь? Иди, учись!». Я проработала до мая 1943 года и пошла учиться в Медицинское училище при Педиатрическом институте.

От института и училища студентов посылали на торфоразработки в Ленинградскую область. Нас называли «девчонки-торфушки». Летом 1944 года нас отправили на Синявинские болота. Там проходила линия фронта. Мы жили в палатках.

Нами командовали женщины, которые работали давно, они следили за выполнением нормы и только после этого отпускали. Немецкие самолеты на бреющем полете постоянно летали над нами, обстреливая из пулеметов, а мы прятались под фанерные тачки, в которых возили торф. Летчики настолько низко летали, что мы видели их лица в очках. Было очень страшно. Убили двух моих сокурсниц, и несколько человек были ранены. Торф грузили в вагоны, которые пригоняли по узкоколейке. Мы очень уставали, еда была чрезвычайно скудная. Одна девчонка сочинила такие стихи, и мы их пели:

«Дождь идет, и рада вся наша бригада.

И в палатке нашей пахнет Ленинградом.

Суп из торфа, второе из лягушат,

Вода из лужи с головастиками... ».

Каждый думал о своих родных: живы ли они, уцелели ли от бомбежек и обстрелов?

На другой год летом мы работали в районе станции Дунай, возвращались после такой работы обессиленными, черными, изголодавшимися. Моя бабушка Анастасия, жившая на станции Пискаревка, работала в совхозе и подкармливала после торфоразработок: варила овощной суп из свеклы и моркови. Это помогало восстанавливать силы, и я продолжала учиться. Бабушка говорила: «Читай Библию, и Бог поможет».

***

Моя сестра Александра устроилась работать на почту, так как нужна была рабочая карточка. По разнарядке осенью 1942 года юношей и девушек пятнадцати-шестнадцати лет организовывали и отправляли на лесозаготовки. Шуре было шестнадцать лет, когда она уехала на лесозаготовки под Ленинград, в район станции Всеволожская. Жили они в землянках, им выдавали паек как военнослужащим. Это был очень тяжелый труд: валили деревья, обрубали ветки, пилили бревна ручной пилой. Норму выработки было очень трудно выполнить.

В январе 1943 года, когда блокада была прорвана, несколько бригад, в том числе и сестру, отправили на только что освобожденную от немцев станцию Вырица. Александра заехала домой, но так как дома никого не застала, оставила записку с адресом, где она будет находиться, с просьбой привезти теплые вещи и обувь.

Я поехала с вещами к ней по этому адресу. Когда сошла с поезда, увидела, что станция Вырица разрушена, кругом тоже разрушения, все дымилось. Нашла сестру с трудом. Они жили в бараках, кроватей не было. Спали на полу, на матрацах, набитых соломой. Я осталась на ночь, и мы спали вместе на одном матраце. Было страшно и жутко, жалко было смотреть на молодых девушек. Работа была ежедневно неизменной: пилить деревья, таскать бревна. Заготовленные дрова грузили в вагоны. В общей сложности Шура отработала на лесозаготовках три года. Здоровье было подорвано, все время болели и распухали ноги, так как приходилось долгое время ходить в холодных резиновых сапогах. За эту работу Александру Андреевну Жеглову наградили медалью «За оборону Ленинграда».