Если деда своего я не видел, то бабушку помню очень хорошо и отчётливо. С моей мамой отношения у них были, можно сказать молчаливые. Да и бабушка была особого склада характером. Она была очень набожной, но отец, ударившийся сначала в идеи Комсомола, а потом став членом ВКПБ, сразу запретил дома Бога. И большая великолепная бабушкина икона Богоматери, в серебряном окладе, перекочевала на чердак по настоянию отца, немало обидев этим бабушку Ирину. Иконе было разрешено вернуться в дом после трёхлетнего периода моего рождения. Бабушка Ирина души не чаяла во внуке своём Виталике. Чуть только забрезжит рассвет, ставила ведёрный самовар, заваривала чай, потом забирала меня из постели родителей и сажала на кухне, за стол, у окна в "дедушкино место".
В печи уже трещали в жарком пламени, догорая, берёзовые поленья и бабушка пекла блины. Родители после завтрака уходили на работу, я перекочёвывал на кровать и играл с "Богоматерью", а бабушка принималась мыть и чистить всё вокруг в доме. Большой страстью бабушки был лес. Дома постоянно были грибы, ягоды и все лесные богатства. Ещё она знала великое множество сказок. И мне казалось, что она неисчерпаемо богата ими. В то же время жила как-то скромно, неслышно - тихо. Перед самой войной её разбил паралич. В доме, бабушка жила в так называемой спальне на одно окно. У неё был небольшой столик, кровать, кованый сундук, икона и портрет дедушки.
Я с пятилетнего возраста очень любил бегать с соседской девочкой Алькой Никитиной в кино. Приходил к бабушке, просил на кино. Она открывала этот заветный сундук, копошась доставала медяки. Я говорил: "А Альке?" Она добавляла и на Альку. Потом совала в руку мне большой кусок сахара. По дороге в кино-дом культуры "Красный маяк", мы с Алькой заходили к другой бабушке, по маминой линии. Она отбирала у нас сахар, крошила на мелкие кусочки, усаживала нас за стол и наливала чай и только после этого, можно было идти дальше. Но об этой бабушке чуть позже.
