Любовь номер три. Пролог - 11

      11

      Ёкнуло, когда она созналась, что намерена вылететь днём позже меня, в воскресенье. Ладно, если это продолжение игры в конспирацию. А если жестокий розыгрыш? Билет я видел. Но сдаст она его в кассу – и ку-ку, отдыхайте, товарищ начальник…

      Летел я вместе с женой Никулина Дианой, в соседних креслах. Тесен электронный мир. Получилось, что Виктор Степанович, бывший мой директор, и встретил меня в аэропорту, и лично подвёз на Рышкановку – ему всё равно по пути, а мне оказал нечаянный почёт.

      - Вы только не обижайте её, ладно? – зачем-то уговаривал я вечером Семёна и Фёдора, с удовольствием отхлёбывая из гранёного стакана полузабытое на вкус великолепное местное Каберне. – Вот увидите, она такая маленькая, её нельзя обижать.

      Назавтра едва дождался, нервически вышагивая по смотровой галерее, посадки её самолёта. Отлегло, только когда увидел сходящую по трапу стройную фигурку. Обнял бледную, измученную бессонной ночью, растерявшую всю свою решимость девчонку. Я был безмерно благодарен ей, что всё-таки решилась, не струсила. А чтобы привести бедняжку в норму, пришлось по пути из аэропорта тормознуть у “Винуриле Молдовей”, в подвальчике которого, как и два года назад, когда я ещё жил здесь, любезно предлагали отведать изумительного местного сухого хересу с ореховой шоколадкой. Хорошая комбинация, классическая. Подкрепились. Девушка чуть порозовела, и в разноцветных, в крапинку, глазах вновь блеснула знакомая отвага.

      Мы начали с того, чем обычно должен заканчиваться загул, а именно: вечером вместе с хозяевами отправились слушать цыган. Правда, не в “Яр”, за неимением такого заведения в Кишинёве, а в филармонию. А потом состоялась наша первая ночь. Все предыдущие интимные встречи происходили при свете дня, а ночёвки в палатке не носили, разумеется, интимного характера.

                Как чудесно и жутко стать сразу такими родными…

      Семь дней, шесть ночей! Японец вправе развестись с женой, если она некрасиво спит. Но Света во сне была прекрасна! Она спала совершенно беззвучно, а расслаблялась так, как умеют только животные, да ещё благополучные человеческие детёныши. Собственно, она и была благополучным человеческим детёнышем.

                Сон, разжав нас, может дать

                только решку и орла.

      Но мы, уж пусть простит классик, и во сне не разжимали объятий. Молодыми были и жадными. Проснувшись первым, я осторожно высвобождал затёкшую руку из-под её головки со спутанными рыжеватыми кудряшками – и смотрел, смотрел, не отрываясь… Постигал на практике, что значит “ненаглядная”.

      Днём мы неторопливо слонялись по городу, заглядывали в магазины, пили пиво. Малышка была любопытной, однако не слишком взыскательной к развлечениям. Я показывал ей интересные уголки города, который сам полюбил – давно, сразу и навсегда. Много бродили по Долине Роз с её изумительными скульптурами. Обедали – всякий раз в другом ресторане – и всюду нас, как это принято в Молдове, хорошо кормили и вкусно поили: и в “Дойне”, и в “Бечул Векь”, и в ближайшем к дому “Пловдиве”. Ну, понятно, обязательная Опера с неизменно блистательной Марией Биешу. Потом почти не известный мне, дикарю, виолончельный Брамс. Да ещё в Органном зале! Здание, оформленное в соответствии с августейшими пожеланиями старшей дочери недавнего местного генсека органистки Светланы Бодюл, само было произведением искусства. И его буфет – тоже.

      А в противовес я даже свозил свою Малышку в крайне рискованную поездку на дизеле в предгорное село Сипотены. Там мы запаслись у родителей моей бывшей коллеги Аннушки Трифан вином. Поразительно, но Свете даже позволено было, в нарушение обычая, спуститься в святыню винного погреба, где она впервые отведала из литровой кружки холодненького домашнего красного, а потом, на веранде дома, и прочих прелестей ненавязчивого молдавского гостеприимства. Собственно в дом у молдаван пускать кого попало не принято, таков обычай. И в погреб не пустили бы, однако хозяин дома к тому времени почти ослеп, как почти всякий, кто с молодости увлекался вином из американских ароматных сортов, а хозяйке от нас требовалась помощь.

      Света в Молдове не потерялась. В своей роли чувствовала себя уверенно. И даже постоянно подтрунивала надо мной.

      - Уехать туда, где нас никто не знает – это теперь тАк называется? – ехидничала она, когда меня, по-южному непосредственно, останавливал перекинуться парой слов очередной встретившийся приятель или просто знакомый – а это, если мы гуляли по Рышкановке, случалось на каждом шагу. Что ж, Коржова многие знали, и мало кто успел забыть. И мне, старому пню, ого-го как приятно было покрасоваться перед ними в обществе очаровательной юной спутницы.

      Семь дней и шесть ночей пролетели совершенно незаметно. Ничто их не омрачило, кроме так и не одолённых трудностей с обратными билетами на самолёт. Фёдор отвёз нас в такси на вокзал, а Свету одарил на прощанье букетом поздних и очень стойких хризантем. Сохранилось фото, сделанное на перроне. С этой охапкой. На обратном пути, в поезде, Малышка была грустной и молчаливой, а букет по прибытии в Москву оставила в вазе на столике купе.