25
- Скажи, Коржов, а как это тебе удалось заставить девочек делать всё, что ты прикажешь? Не хотелось раздражать тебя по пустякам, вот я зря и не вмешивался. Но если б ты знал, сколько я получил от мастеров жалоб на твоё самоуправство! Они же все специалисты по тихому саботажу. Не станут они придерживаться технологии, если от её соблюдения страдает кровный заработок?! А ты не имел над рабочими никаких властных полномочий, почему же они тебя слушались?
Начальник цеха Саша Кузнеченков, мужик умный, деловой и по-хорошему амбициозный, не зря задался вопросом, который и меня самого изводил на старте этой недолгой эпопеи. Мне уже много чего пессимистического было известно про благие намерения.
- Всё, Саша, просто. Я девок твоих собрал в кучу и тихонько так пообещал: жопу разорву каждой, кто считает себя самой умной и посмеет не исполнить, что велено. КАК делать годные – это моя забота, обойдусь без творчества масс. И надуть меня, учтите, невозможно. А что у меня карательных полномочий нету – так на хера им лишней информацией головы забивать? Я им этого не говорил. Ну и, сам понимаешь, да и они не дуры: все отговорки мимо гола, если жопа уже пострадала. Я ж исполнение своих решений никогда не откладывал, и к тому же торчал в цехе по две смены, не ускользнёшь. А когда меня нет, так Ольга приглядывала за филейчиками, я ей вполне мог довериться…
Не все такие сволочи, как Быков. Кузнеченков, приятель ещё по докишинёвскому периоду, долго уговаривал меня остаться у него в заместителях. Я же, напротив, всерьёз просил оформить меня – ради заработка – по рабочей специальности, с условием, что я буду исполнять за те же деньги ещё и все обязанности инженера. Этого, увы, он сделать даже для меня не смог бы. Понимал, что такого Система не может допустить в принципе. Ну а я, в свою очередь, понимал, что решись я принять должность, зависеть мне придётся не столько от Кузнеченкова, сколько от Быкова. От человека, умеющего создавать атмосферу, в которой не то что работать – дышать не хочется! Да, мне совершенно не свойственно честолюбие. Но даже полное отсутствие честолюбия отнюдь не отменяет естественного для знающей себе цену личности нежелания подчиняться ничтожеству – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Для того же, чтобы понять вкус дерьма, не обязательно съедать всю кучу. Как будто я не назависелся от него за полгода? Да по самые, как говорят в Молдове, гогошары!
Саша огорчился и, желая хоть чем-то мне удружить-услужить, предложил в утешение отлить из личного резерва столько спирту, сколько я смогу перетаскать с завода в своей фирменной напузной фляге до предстоящего отъезда на заслуженный отдых. Другими словами, он сделал – а я, соответственно, принял – предложение, от которого невозможно отказаться. Таскал, не жалея себя, в две смены! Вскоре я взял всё накопившееся: и отгулы, и спирт – чтобы рвануть с моим формальным начальником Олегом Кузнецовым в Карелию, к его петрозаводским приятелям братьям Емельяновым.
Те забросили нас на Шотозеро, на берег протекающей через него чудесной речки Шуи, где я с успехом не только зализывал раны, но и ловил плотву, налимов и щук, а в промежутках кулинарил, загорал на камушках и рассеянно внимал бесконечным монологам Олега. Ну, если не доставало сил внимать, уходил бродить в одиночестве по живописным окрестностям, постоянно натыкаясь в лесу на неописуемой красоты озёра-ламбушки. Май, по карельским стандартам, выдался исключительно удачным, совершенно бесснежным, так что отгулы мы использовали сполна и с большим удовольствием, ну а спирту (Это, увы, его экзистенциальное свойство!), естественно, не хватило.
Оптимальным для отдыха является срок, в конце которого поневоле начинаешь вспоминать о работе, о доме. Видимо, мы с Олегом угадали почти точно. Прикуривая одну сигарету от другой в тамбуре ночного поезда, уносящего нас из гостеприимного Петрозаводска на юг, я долго перелистывал в памяти события и обстоятельства последних пяти лет. Поразительно, насколько симметричными оказались половинки этого срока. Как две кляксы на согнутом пополам листе, старт и финиш этой дистанции почти неразличимы. Неужели совершён и завершён полный круг, а впереди – ничего, кроме новых, таких же, как этот, кругов?! Пройдут многие годы, прежде чем безоговорочно чтимый мною поэт решит сформулировать то, что тогда было дано мне лишь в неясных, расплывчатых и тревожных предощущениях:
Но все твои долги и страсти, от коих ты бежишь теперь,
уже свои силки и снасти сплели в конце пути, поверь.
О чём же о таком ты бредишь, торжественно топча перрон?
Куда ты от всего уедешь, когда оно со всех сторон?
Теперь уезжать было действительно некуда. Хочешь – в прямом смысле толкуй, хочешь – в переносном. Теперь окончательно ясно, что попытка к бегству не удалась, потому что она не удалась бы никогда. Мне, эстетически недоразвитому, трудно уразуметь причину использования поэтом обстоятельства “торжественно”. И бредить, и топтать перрон было просто бессмысленно. Цитируя это стихотворение, одно из самых любимых, я обычно именно так и оговариваюсь. Невольно. Простите, Михаил Константинович.
2007г.
г. Александров
Свободное копирование
