Дети разных народов

2. Дети разных народов

О, Индия, страна слона и поноса!

Об Индии я мечтал давно, со времен тверского купца Афанасия Никитина, написавшего: «А обезьяны там ходят ночью и крадут кур, и молятся каменным болванам, а Христа не знают, да еще яства у них плохие».

Да, там Бог леса не сравнял. Один с круглым пузом спит, а другой, качаясь от голода, стоит под дождем. Черные поросята и святые коровы. Подлое поведение Великобритании — навертели и смылись.

Жена устроила мне поездку в честь пятидесятилетия. Еще вчера я не мыслил, что сяду на слона 9 июля 1988 года.

* * *

Мой союз с Басмой держался на выпивке. Мы вместе пили дорогой коньяк «Наполеон», дымили кубинскими сигарами, оставаясь чуждыми друг другу. Басма постоянно выжидал, как индийская кобра, чтобы прыгнуть и куснуть. Я приносил ему картины для выставок, свои и чужие. Он их спускал в подвал на случай ближайшей выставки в Германии, Англии, Америке, и вещи навсегда исчезали с ответом: «Старик, все О’Кей!»

Басмаджан постоянно покупал картины москвича Вейсберга. Как бутылку водки к банке протухших килек. Один Вейсберг и десять академиков. Не надо было быть «инженером человеческих душ», чтобы видеть, как армянин бьется как рыба об лед, вылавливая с парижского тротуара случайных покупателей.

Он никогда не выходил на большой капитал.

Пожилого и полулегального Вейсберга в Париж не пустили. За час до открытия (1984) выставку посетил советский консул Сакович, он заглотил рюмку водки и смылся до наплыва посетителей. На вернисаже давились русские и армянские алкаши. Анри Шурдер пугал гостей крысой, распятой на кресте. Уличный портретист Любушкин без позволения галереи торговал разноцветными портретами.

Несмотря на представительный каталог и афишу, парижская пресса обошла гробовым молчанием столь редкое событие. Белоснежный мир геометрии спустили в подвал. Владимир Вейсберг скончался 2 января 1985 года, накануне его выставки на лондонской ярмарке. Басмаджан поставил очень низкие цены, что опять вызвало рассуждения о профессиональной непригодности галерейщика. Эта версия стала догмой в московских кружках, и один за другим видные деятели «нонконформизма» отказались от встреч с парижским армянином.

Не менее эзотерическим было его покровительство международной богемы парижских скватов, заранее обреченных на нищету и небытие. Кажется, в этой благотворительной акции богемное сердце армянского поэта брало верх над холодными расчетами торговца антиквариатом. Многочисленные скептики, в их числе и великая галерейщица Дина Верни, не раз пророчили быстрое крушение магазина, но он продолжал держаться и богатеть. В таких случаях завистники и баламуты распространяли слухи, что «агент Кремля» вновь получил оккультные суммы для безнадежного бизнеса. Ядовитые сплетни, обрастая «армянскими анекдотами», доставляли Басме и его близким довольно неприятные моменты.

В 1988 году большая выставка, приготовленная для Москвы и Ленинграда и представлявшая главные сбережения галереи: Боровиковский, Айвазовский, Левитан, современная шушера, — закончилась катастрофой. Нонконформистский товар был уже известен русским столицам по легальным выставкам «профсоюза» и кооперативных ларьков, а последние опыты эмигрантов совершенно не интересовали амбициозную и завистливую элиту России. Либеральные перемены в стране внесли сокрушительную разруху в хорошо отлаженную торговлю русскими древностями. Появление на западных аукционах множества дешевых икон, «фуфляков», бесчисленных изображений «русских церквей» и «обнаженки», находивших сбыт в достаточно зажиточном и консервативном слое общества, повергли левантийца в смятение. Он не сводил счеты с выскочками дешевой торговли, а много пил, как накануне Армагеддона.

Еще в Лондоне, зимой 1985 года, Басма, ослепленный моими связями, — Костакис, Коренгольд, Виктория Миро, — предложил мне составить компанию в галерейном бизнесе. Вложиться в дело и получать десять процентов барыша. По моим подсчетам, я мог таким образом подкармливать свое бездоходное искусство. Посоветовавшись с компетентными людьми, я принял рискованное предложение. За первый вклад в 20 тысяч франков я буквально через сутки получил 22 тысячи, а когда он попросил задержать деньги на срочную нелегальную покупку, я охотно оставил деньги.

Весь 1987 год, за вычетом летних каникул, я аккуратно получал от него мелкие наличные деньги, но наступил 1988-й, и я напомнил ему о процентах. Мешая русские и армянские слова, Басма нагло заявил: «Какие деньги, женжурук, я тебе все выплатил!»

Я чуть не поперхнулся от наглости напарника. У меня и задней мысли не появилось, что так грубо и хладнокровно можно меня надуть. Циничный и хитрый собутыльник распоряжался моими деньгами, как своими, думая о своем благополучии. Басма просто и подло обвел меня вокруг пальца, как самого последнего дурачка, но поправить положение я не мог. Слава Богу, я получил свои деньги частями. Он возвратил их мне как проценты с бизнеса. К счастью, у него не хватило духа вообще отказать мне в должке. Присутствие видных лиц за моей спиной несколько охлаждало пыл мелкого жулика.

— Не я, а ты мне должен! — бурчал Басма. — Бутылка коньяку стоит пятьсот франков, а ты их сколько выпил?

Мы жили не очень дружно с самого начала. Постоянно цапались, потом он содержал секретаршу, гитариста Путилина, реставратора Павловского и уборщика Зарэ, а если прибавить аренду роскошной квартиры, то на содержание штата уходила кругленькая сумма.

Грубо порывать с ним, хлопнув дверью, не было никакого смысла — в подвале стояли мои картины, графика Лидии Мастерковой, картины Немухина и Кулакова из моих сбережений, но встречи я сократил до официальных приглашений, когда отсутствие рассматривалось как разрыв отношений или оскорбление.

Аукцион «Сотбис-88», ловко организованный для обеспечения горбачевской перестройки из карманов звезд поп-музыки, Басма проспал с московскими блядями. Его заключение было однозначным: «Это не торги, а политика!»

Известная коммерческая операция, организованная торговым домом «Сотбис», внесла невообразимую смуту в ряды советских художников. Впервые за двести лет на отборку произведений не позвали Академию художеств, что означало открытое вмешательство иностранного капитала во внутренние дела суверенного государства.

Знаменитых братьев изящных искусств туда не пустили. Товарную обойму составляли никому не известные прощелыги без роду и племени, годами работавшие под кровать: Бела Левикова, Сергей Волков, Евгений Захаров, Евгений Дыбский, Николай Филатов, Аркадий Петров, Юрий Дышленко, Гришка Брускин, Илья Кабаков, Эдик Штейнберг и подобная им нечисть андеграунда.

Это не перестройка, а катастройка!

В декабре 1988 года любимую Армению больно ударило землетрясение. Соединяя сердечное с полезным, Басма в кратчайший срок организовал большой аукцион в пользу пострадавшего народа. Знаменитый бард Шарль Азнавур, представлявший благотворительную акцию, собрал пять миллионов франков, но куда попали эти средства, в руки пострадавших армян или в карман Московского Кремля, я не знаю.

В тяжелые дни траура Басма не просыхал. Он легко выпивал две бутылки водки и никогда не хмелел, хотя раздражение и обиды то и дело давали себя знать.

20 мая 1989 года на вернисаже великого армянского ваятеля Эдварда Кочара он больно двинул по уху пожилому изгнаннику Стацинскому, рискнувшему предложить «руку и сердце» его сестре Вортух, приехавшей на стажировку из Америки.

— Посмотри на себя в зеркало, — вспылил галерейщик, — ты не жених, а бородатый козел!

В Шестой Части Света всегда пропадали люди, без суда и следствия, тихо и навсегда. На сей раз новым было то, что об исчезновении «французского гражданина Басмаджана» сообщили советские газеты. Я не верил своим глазам, читая ответы ответственных генералов на вопросы уголовной хроники. Митингующая Совдепия спешила вступить в Интерпол. 31 июля 1989 года, по истечении визы, Басмаджан не вернулся в Париж. Бригады сыщиков, предвкушая красоты «европ», сочиняли самые фантастические сценарии преступления.

Виднейший созидатель «барачной поэзии», человек, посвященный в торговлю древностями, великий поэт Игорь Холин, посетивший город Париж, не моргнув глазом, решил судьбу армянского галерейщика:

— Басмаджана убили и сожгли в котельной!

Это был глас знатока.

— Больницы и морги мы контролируем, — заявил генерал Трушин, руководящий розысками парижского бизнесмена.

До контроля московских котелен и глубоких колодцев дело еще не дошло.