* * *
Политическое значение «деревенщиков» я проморгал. Более десяти лет они латали и муровали дыры русского коммунизма.
Сельские лирики никогда не переводились в бараке усиленного режима советской словесности.
…Пришвин, Есенин, Ромадин, Овечкин, Паустовский…
— Деревенщики 1960-х предложили не лирический пейзаж колхозной деревни, а новое политическое кредо, «руссизм» вместо прогоревшего «марксизма». Ох, как далеко ушли товарищи Емельяна Ярославского и рискнули поиграть с палкой о двух концах — на одном «золотое кольцо России» (лига воинствующих безбожников, где вы?), с ремонтом Кижей, а на другом блокнот атеиста — на всякий, пожарный случай.
«Природа всегда права!» — заклинал Валентин Распутин, враг лесозащитных полос, каналов и гидростанций.
«Церковь — ключ умиротворяющего русского пейзажа», — выводил А. И. Солженицын.
«Русь моя великая — мать голубоглазая!» — поет деревенский соловей Егор Полянский.
Публицист Вадим Валерианович Кожинов — отнюдь не лубок колхозной жвачки, как, скажем, Семен Бабаевский со своей «аркой полевых цветов». Главный идеолог «руссизма» — многослойный и ядовитый репейник эпохи застоя. Один из первых, если не первый в докладной андеграунда, он завел на дому литературный салон, с читкой новейших, еще не изданных произведений, показ и обсуждение «абстракций» Льва Кропивницкого, старого зека и убежденного западника. Честь открытия обществу всеми забытого философа «смеховой культуры» Михаила Бахтина принадлежит ему, пропихнувшему «Рабле», капитальный труд вселенского значения, в советскую печать.
Писатели В. Солоухин, М. Лобанов, Юрий Казаков, математик Игорь Шафаревич, священники Регельсон и Краснов-Левитин, художники Илья Глазунов, Вл. Фридынский и В. Я. Ситников — путь к себе!
Культпоход во Владимир, в хибарку первого русского монархиста Василия Шульгина, с 1947-го жившего в ссылке, считался обязательным паломничеством.
«Как, вы не виделись с Василием Витальевичем? Ну, как же так? Надо обязательно побывать и послушать мудреца!»
Подпольный романтизм «руссистов» недолго томился подушным салонам Москвы. Жулики высокого положения, главные «инженеры человеческих душ», Сергей Михалков, Николай Грибачев, Алексей Софронов, вычислив игру на выигрыш, открыли двери своих издательств затертым монархистам примерного поведения. Найти манифест богатого урожая не стоило большого труда. Старые обыватели «политбюро» и свой парень — землемер, целинник, космонавт Леонид Ильич Брежнев, да чего там трепаться — боярин, а не безбожник — тоже за храм полей, а деревенщикам бурные, продолжительные аплодисменты.
Духовный путь народа найден!
Шукшин добился своего и получил постоянную работу на киностудии генеральной линии.
Я знал его ряженым и безвестным студентом актерского факультета.
С гимнастеркой сибирского вызова ему пришлось расстаться, жена знала правила кремлевского вида и повязала непутевому мужу галстук.
Долголетняя эпопея деревенского ходока оказалась очень доходной.
Я не берусь объяснить историю триумфа и падения «деревенщиков» в эпоху поворота рек и озер. Присягнуть сибиряка к славянофильской партии, возникшей на хождении в народ столичных маклаков антиквариата, как часто делают небрежные критики, считаю невозможным пороком.
Вася Шукшин совсем не понимал «иконы», церковь и православие — коленчатый вал партийной идеологии. К религиозному возрождению подсоветской России он оставался глух и нем. Очень сомнительно, чтоб его допускали в салоны Глазунова, Кожинова, Солоухина. Уверен, что наглядное пособие московских фарцовщиков, «Черные доски» Солоухина, он никогда не читал.
Вася Шукшин принадлежал к движению народных заступников с партийным билетом, темных идеалистов захолустья, мечтавших о справедливом коммунизме с трехструнной балалайкой в качестве высокой культуры.
Искренний крик души без состава преступления.
Васю оприходовали кремлевские звездочеты.
В декабре 1974 года я, весь в грязи и славе «бульдозеров», встретил бегущего с водкой декоратора Мишку Ромадина.
— Ты знаешь, старик, Вася Шукшин помер!
Деревенщики продлили жизнь геронтократам советской власти лет на двадцать, а если внимательно присмотреться к мистической цифре Джорджа Оруэлла «1984», то получается точно двадцать со дня свержения курского авантюриста Никиты Хрущева в 1964 году.
«Хрущева — на колбасу!»
Свободное копирование
