Лето на сто первом километре превратилось в сплошной праздник.
У тарусян постоянно пропадали гуси. То утащит голодный турист, то заклюет коршун, то растерзают бродячие собаки. В то лето пропадали самые жирные, и тарусяне заметно взволновались. Консерваторы распустили слух, что гусей съедают голодные прогрессисты. Какой-то добровольный сыщик открыл гусиные потроха на помойке младшего сына Акимыча, безработного силача Боруха, гнувшего монеты, как бумагу.
Уголовные события развивались стремительно и драматически.
Глухой ночью, по дороге с танцевального вечера, на Боруха скопом напали разбойники, разбили очки и камнем стукнули по голове.
Отчаянного волокиту Игоря Вулоха ревнивые лесорубы избили на пляже и бросили в речку.
Хилому Каневскому бродячие богатыри сломали отцовский мольберт и отобрали болгарские сигареты.
Мне разорвали единственную рубашку и выбили зуб. Рисовать в «русском Барбизоне» стало небезопасно.
Воевать с богатырями из леспромхоза мы не умели и позорно бежали в Москву, сославшись на проливные дожди и предстоящие хлопоты.
Американская национальная выставка с невиданной «кока-колой», вызывавшей не меньший восторг, чем геодезический купол Билла Фуллера и кляксы Джексона Поллока, собрала нас вместе. Лев Кропивницкий ходил туда, как на работу, с раннего утра до позднего вечера. Студент Лев Нуссберг прыгал через высокий забор, пока не попался в лапы милиции. Там мы познакомились с сибирским модернистом Эдуардом Зелениным, ночевавшим под мостом. Он продавал иностранцам свои произведения и давал интервью в американские журналы. На выставку пришли голодные и гордые Мишка Гробман, Володя Пятницкий, Эдик Курочкин, Димка Плавинский, Андрей Бабиченко, искавшие общения и дружбы.
Праздник крамольной богемы продолжался.
Свободное копирование
