authors

1427
 

events

194041
Registration Forgot your password?
Memuarist » Members » Alex_Vereshchagin » Дома и на войне - 12

Дома и на войне - 12

06.07.1880
Геок-Тепе (Гёкдепе), Туркменистан, Туркменистан

За работой ночь прошла незаметно. В четвертом часу утра я уже сижу на стенке, выходящей фронтом к горам, и смотрю, как наш отряд выступает из садов. Все, что могло стеснить его, оставлено в кале: все лишние вьючные лошади, повозки и фургоны. Вообще, отряд был сформирован так, что мгновенно мог быть поворочен в любую сторону.

Отряд вытянулся сплошной колонной, и тихо, без шуму, приближается к кургану, что находился верстах в трех от нас. Несколько десятков джигитов, с Нефес-Мергеном во главе, скачут впереди. Я всматриваюсь в бинокль и вижу, что за курганом, в тени, совершенно незаметно для отряда, притаилась большая партия текинцев. Я боюсь, что они неожиданно выскочат на наших и произведут переполох. Напрасное опасение: джигиты молодцы! Они совершенно, как ищейки, напали на след прижавшегося неприятеля и обнаружили его.

Необыкновенно стремительно выносятся текинцы из-за кургана. В них с шумом летит маленький, черненький ракетный снаряд, оставляя за собой в воздухе дугообразный белый хвост, за ним другая граната, третья, и неприятель поворачивает и скачет назад.

Как только тронулся наш отряд из Ягинь-Батырь-калы, с кургана Денгиль-Тепе раздается глухой, раскатистый пушечный выстрел. С кургана поднимается, точно облако, белый клуб дыма. Выстрел этот -- вестовой; он служит сигналом тревоги, за ним все защитники Геок-Тепе должны спешить навстречу врагу. И действительно, не прошло часу, как вся долина передо мной покрывается всадниками, да какими чудными, красивыми всадниками! Вот я на минутку оставляю отряд и смотрю влево к пескам, и там текинцы, смотрю вправо к горам -- и там тоже текинцы. Ищу наш отряд, -- где он, не могу найти, он потерялся, как челн в морских волнах! Во-о-от он, должно быть! И я вижу, как от одной темной кучки, окруженной рассеявшимися всадниками, мелькают во все стороны пушечные огни и поднимаются клубы дыма. Мне с вышины удивительно хорошо было наблюдать это зрелище. Никогда ни одно большое сражение в Турецкой кампании не производило на меня такого впечатления.

Воздух чист, прозрачен и настолько свеж, что дрожь пробегает по телу. Только что показавшееся из-за красноватых песков золотистое солнце резко очертило передо мной, на темно-синем небе, зубчатые вершины скалистых гор. Возле меня все тихо. Гарнизон, собравшись на передней стенке, с замиранием сердца смотрит и прислушивается. В нескольких верстах перед ним тысячи текинцев, тех самых, которые еще так недавно порубили сотни наших солдат, как бешеные, крутятся возле отряда, визжат, кричат, то сбираются в кучи, то опять разлетаются. Они как бы заранее уверенные в легкой победе, видимо, очумели от радости: вот какая отличная добыча идет им прямо в руки!

Здесь я должен прибавить, что до этого дня, из всех рассказов, слышанных мною о текинской коннице, об удивительной легкости и выносливости их лошадей, я составил представление, что это какая-то страшная, непобедимая сила. Недавнее поражение наших войск под Геок-Тепе сильно настроило воображение нашего отряда. Заметно было, что как солдаты, так и некоторые офицеры не особенно-то сочувствовали этой рекогносцировке и не ожидали благополучного исхода. Но Скобелев недаром послужил в Туркестане. Он хорошо изучил азиатов и был уверен, что крепко сплоченный отряд, хотя и небольшой, но руководимый опытным начальником, непобедим для текинцев. Они были слишком легки, неустойчивы, недостаточно дружны, чтобы, невзирая на ружейные залпы и пушечные выстрелы, могли броситься в атаку на пехоту и врубиться в нее. Кроме боязни лично за самих себя, текинцы чрезвычайно опасались потерять своих чудесных дорогих коней.

Вот с левой стороны отряда скапливается целая туча текинцев -- больше, больше, больше, уже она готова броситься на отряд, готова совершенно задавить его. Сердце мое замирает, кровь застывает в жилах. -- Отряд на минуту останавливается, орудия быстро поворачиваются, лошади отъезжают прочь, мелькают огни, клубы дыма вспыхивают, и я отчетливо вижу, как в прозрачном, утреннем, еще не нагревшемся воздухе разрывается шрапнель. Но едва только мелькнул огонек в первом орудии, едва только дым показался, а шрапнель еще и не думала разрываться, как вся атакующая масса с воем поворачивает назад и несется. Уже и шрапнель разорвалась в воздухе белым клубочком, и дымки от пуль перестали куриться на земле, и артиллеристы снова на передки взяли орудия, а текинцы все еще продолжают бешено скакать, с ужасом оглядываясь и ожидая над головами своими осколков снарядов.

Только что артиллеристы успели отбить эту толпу, как уже со стороны гор накапливается другая, еще грознее и темнее. Их ножи в зубах, шашки наголо так и сверкают на солнце. "Алла, алла!" -- ревут текинцы и вот-вот готовы ринуться и уничтожить горсть храбрецов.

Но огни снова мелькают, и снова в воздухе, над головами текинцев, появляются белые красивые клубочки от разорвавшейся шрапнели. Точно подхваченная ветром, летит назад текинская кавалерия, с той же быстротой, но не с тем же счастьем: несколько лошадей, потеряв седоков, мечутся в разные стороны, путаясь в длинных поводах. За ними бросаются одиночные текинцы, и не будучи в состоянии изловить, с криком размахивают руками и гонят лошадей прочь от отряда.

Я так увлекся этим зрелищем, что совершенно забыл о том, что нахожусь не в театре и смотрю не на панораму, а не действительное поле сражения; и только раздавшийся за моей спиной крик гардемарина Майера: "Господин майор, вон там тоже, кажется, текинцы", -- заставил меня оглянуться. Я спускаюсь с подмостков, перебегаю на другую сторону калы, где стояла картечница, и смотрю в бинокль. Даже простым глазом можно было ясно видеть, как две огромные партии текинцев, на порядочной дистанции одна от другой, тянулись вдоль песков. Каждая из них занимала пространство больше, чем весь наш отряд. Я отчетливо вижу, что партии эти идут совершенно правильно: впереди едут начальники, выделяясь от прочих всадников гордой осанкой, а по бокам их едут разъезды.

-- Что за чудные у них кони! -- восклицаю я. -- Один лучше другого. Вон тот серый, а этот гнедой, шерсть на них так и блестит. А легки-то как! Совершенно как английские, красивые, худощавые. Где же нашим казакам гоняться за ними! Все равно что ветер в поле ловить. Все эти текинцы, должно быть, были в каком-нибудь дальнем набеге; и теперь, извещенные о прибытии русских, торопятся поспеть на помощь своим. Они идут то рысью, то шагом, то пускаются вскачь. Показавшееся с этой стороны солнце ярко выделило обе партии, как два громадные черные пятна на желтоватом песке. Тень от них падала в нашу сторону и мешала рассматривать отдельных всадников. Сначала текинцы были далеко от нас, но затем настолько приблизились, что можно было различить масть их лошадей.

-- Г-н майор, не попробовать ли, пожалуй, хватит! -- говорит мне гардемарин Майер, берясь за ручку барабана картечницы, когда текинцы, минуя калу, подошли еще ближе к нам.

-- Пожалуй, попробуйте, -- отвечаю ему, хотя я заранее уверен, что пули не долетят.

Майер ведет ручкой с полкруга, и частая сухая трескотня раздается в кале. Ближайшие всадники останавливаются, с удивлением смотрят в нашу сторону и как бы прислушиваются, затем, убедившись, что в них летят пули, а не что другое, галопцом отъезжают прочь и продолжают свое движение, не обращая на нас никакого внимания.

Итак, с этой стороны нам не было удачи. Я опять перехожу на свое прежнее место и принимаюсь следить за отрядом. Он уже почти дошел до того гребня холма, где скрывалось Геок-Тепе. Я с трудом его различаю. Окруженный неприятелем, отряд медленно двигается правой стороной оазиса около гор; только белые пушечные дымки неясно указывают, где наши. Вот он подается еще немного, спускается за холмик и скрывается из глаз. Пока я видел отряд, то все был спокоен, но когда он скрылся, сердцем моим овладело неприятное чувство: не то тоска, не то опасение, воротятся ли наши благополучно? Главное, я боялся, чтобы не убили Скобелева. Пока он жив, думаю, текинцам с отрядом ничего не поделать, а если убьют, то, пожалуй, плохо будет. Весь гарнизон мой, как и я, продолжал пристально смотреть на то место, где скрылся отряд, и прислушивался, раздаются ли еще пушечные выстрелы. Пока они гудят, можно быть спокойным.

В это время возле меня подымаются оживленные крики:

-- Сюда, сюда, ей Богу сюда, к нам! Смотри, смотри!

Все, даже больные и слабые, бросаются к стене узнать, что случилось.

Гляжу: близехонько, точно из земли выросли, скачут к нам пятеро текинцев. Я оборачиваюсь и кричу своим: "Убрать со стен ружья, чтобы штыки не сверкали на солнце!" -- Авось, думаю, текинцы так близко подъедут, что их можно будет снять с лошадей. Все они пятеро едут очень спокойным галопом, очевидно, и не подозревая, что сейчас наткнутся на нас. Саженях в пятидесяти от калы протекает ручеек. Текинцы уже никак, думаю, не проедут, чтобы не напоить лошадей. И не ошибся. Все тем же галопом приближаются они, все яснее видно, как размахивают локтями; халаты у одних желтые, у других -- коричневые, папахи белые. Передний, на высокой, красивой, серой, в яблоках, лошади, держит в правой руке плеточку и как бы шутя крутит ею в воздухе. Он первый останавливается у ручья, быстро соскакивает, и начинает поить лошадь, причем держа в руке повод, и сам припадает на колени и пьет. Текинцев этих, вероятно, товарищи послали узнать, не идут ли за русским отрядом еще войска.

Так как дорога проходила мимо самой нашей калы, то я запретил людям стрелять, пока текинцы не поедут мимо нас. Тогда одним дружным залпом, думаю, мы всех их разом подстрелим.

Сделав шепотом такое распоряжение, я бросаюсь вниз за своей магазинкой. Но пока бегал, слышу, над головой раздается выстрел: один из солдатиков не утерпел и выстрелил, и, конечно, мимо. За ним пошли стрелять и остальные -- один хуже другого. Когда я прибежал на свое место, то уже текинцы скакали в разные стороны; тот же, что был на серой лошади, карьером несся мимо калы, пригнувшись к седлу. Я высовываюсь из-за стены, целю ему в спину, стреляю, -- текинец свертывается набок, но затем понемногу опять взбирается на седло и, испуганно озираясь в нашу сторону, продолжает скакать в таком положении, пока не скрывается за дальними деревьями сада. Лицо этого текинца как сейчас у меня перед глазами: бронзового цвета, с черной бородой и блестящими черными глазами.

Очень хорошо помню, что, когда увидал я приближающихся текинцев, в особенности когда они подъехали к ручью и стали поить лошадей, сердце мое так сильно запрыгало, так застучало от радости, что я невольно схватился за бок, боясь, что оно выскочит; когда же они у нас ускакали из-под носу, то мною овладела такая тоска, апатия, что я пошел к себе в шалашик, устроенный под фургоном, лег и с горя заснул.

Спал я недолго, часа полтора. Жара стала одолевать меня. Вода в котлах согрелась и сделалась противной, а за свежей послать боюсь, как бы текинцы не напали. Тем временем орудийные выстрелы стихли, должно быть, наши далеко ушли. Текинцев не видно, все пропали.

Часов около 4-х пополудни снова послышались пушечные выстрелы, затем из-за холма показался и сам отряд. Вокруг него с воем скакали и кружились дикие текинцы, точно разъяренные псы вокруг утомленной добычи. Отряд подвигался все в том же сомкнутом, сжатом строе, все так же отстреливаясь во все стороны. Неприятеля теперь уже далеко не так много, как было утром. Он уже не скучивается в огромные сплошные толпы, а держится врассыпную. Большая половина из них, очевидно, предпочла возвратиться к себе в Геок-Тепе, потеряв на этот раз надежду сломить стойкость маленького русского отряда.

Чем ближе подвигался отряд к кале, тем больше и больше покидал его неприятель. Солнце уже было невысоко. От зубчатых вершин гор падали в нашу сторону длинные темные тени, когда я выехал за сады Ягинь-Батырь-калы, навстречу Скобелеву. Генерал, в грязном пыльном кителе, потный, загорелый, сидел уже не на серой кобыле, на которой выехал с утра, -- ее уже ранили, -- а на белом Шейнове. Начальник штаба, конвой, офицеры ехали за ним, тоже усталые и пыльные, но все счастливые и довольные. Отряд возвращался благополучно. За ним вдали все еще виднелось несколько сот самых назойливых текинцев.

-- Ну что, батенька, как у вас, все благополучно? -- еще издали спрашивает меня генерал своим картавым, приятным голосом. -- А я боялся за вас, думал, что на вас тут напали и перерубили всех. По тону голоса я вижу, что генерал был доволен исходом рекогносцировки.

-- Опасный неприятель, батенька, опасный, а смелости не хватило броситься на нас в шашки и довести атаку до конца, -- прибавляет Скобелев, слезает с лошади и, разминаясь всеми суставами, направляется через сад к своему шалашу. За ним спешит слезть с лошади полковник Гродеков и направляется за генералом, причем дорогой беспрестанно спотыкается о корни деревьев и кустарников и поправляет на носу очки.

Я бегу за ним и кричу: "Здравствуйте, полковник!"

-- А, здравствуйте, Верещагин! Вы знаете, что генерал говорил мне сейчас дорогой? -- весело восклицает Гродеков, здороваясь со мной: -- Ну, ежели у Верещагина есть убитые или раненые, то его надо немедленно представить к Георгиевскому кресту. Придав лицу вопросительное выражение, он улыбается и, еще раз споткнувшись обо что-то, скрывается между деревьями.

Когда я услышал это, мне еще более стало досадно за тех пятерых текинцев, которые ускакали у нас из-под носу. Вот, думаю, кабы они теперь лежали около нашей калы, так и было бы чем похвастать.

Во время рекогносцировки у нас было двое убитых и несколько раненых.

23.05.2022 в 20:29

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Legal information
Terms of Advertising
We are in socials: