Останавливаясь подробно на факте, в каких благоприятных условиях протекали в Иркутском военно-окружном суде политические процессы в указанный выше период времени, я не могу не вспомнить с чувством глубокой благодарности часто председательствовавшего на этих процессах генерала Кригера. Это был одновременно и превосходный юрист, и гуманнейший человек. Его чуткое отношение к участи подсудимых, его удивительная способность находить зерно истины в груде недоброкачественного, нелицеприятного следственного материала нас удивляли и внушали нам чувство глубокого к нему уважения. Нам было иногда очень не по себе от талантливых речей военного прокурора Фелицына, который умел представить суду обвинительный материал в весьма концентрированном виде. Правда, защита имела последнее слово, и мы старались ослабить впечатление, которое на судей производили яркие обвинительные речи Фелицына. Но больше, чем на свои речи, мы возлагали надежды на чувство справедливости Кригера. И эти наши надежды нас никогда не обманывали. При Кригере девяносто пять процентов обвиняемых выходили из суда оправданными, а бывали случаи, когда суд выносил оправдательный приговор всем обвиняемым без исключения, не взирая на то, что на скамье подсудимых сидели и пятьдесят, и семьдесят, и даже больше человек.
Само собой разумеется, что активное и дружное участие группы политических защитников в политических процессах было возможно лишь в атмосфере, созданной в Иркутске Князевым. Мы знали, что никто на наши уста печати не наложит и что мы сможем вести защиты так, как нам подсказывала совесть, и мы не щадили своих сил, чтобы достойно выполнять наш адвокатский долг. И теперь, вспоминая, сколько томительных недель и месяцев мы, политические защитники, провели на политических процессах, я еще глубже, чем тогда, чувствую, что мы выполняли очень тяжелую и ответственную общественную и политическую задачу. Мы не только брали под свою защиту невинных людей, которых следственные власти изображали тяжелыми преступниками, но мы спасали случайно выхваченных участников революции 1905 года от мести разъяренной контрреволюции, которая в разгар революционного разлива расправлялась со сторонниками освободительной борьбы карательными экспедициями и погромами, а позже путем организации грандиозных политических процессов, подготовку которых она возложила на терроризованные суды. И нам, защитникам на политических процессах, не раз приходилось восстанавливать на суде волнующие и драматические картины октябрьских дней, когда вся Россия в едином, пламенном порыве к свободе забурлила как бушующий океан. Мы это делали, чтобы доказать судьям, что к поступкам людей, совершенных ими в этот небывалый момент русской истории, нельзя подходить ни с меркой дореволюционной России, ни с меркой 1910--1911 годов и последующих лет. Чрезвычайность событий, происходивших в октябре 1905 года, диктовала совершенно иную оценку всему тому, что люди, охваченные восторгом одержанной победы над старым режимом, делали в эти поистине величественные и незабываемые дни.
И повторяю, такие наши выступления были возможны лишь благодаря тому, что начальником Восточно-Сибирского края был Князев.
И еще хорошее дело следует вменить в заслугу Князеву: он открыл Иркутск для политических ссыльных всех категорий, сосланных в административном порядке, ссыльнопоселенцев и отбывших положенные им сроки каторги. При Селиванове Иркутск был для политических ссыльных "запретным" городом. Если отдельным редким единицам и удавалось добиться разрешения жить в Иркутске, то это было сопряжено с величайшими трудностями и хлопотами, длившимися много и много месяцев. И тысячи, буквально тысячи политических ссыльных томились в разных гиблых местах Иркутской губернии и Якутской области, оторванные от всякой культурной жизни и часто изнывая от безделия. Особенно тяжела была ссылка в глухие места для рабочих, процент которых среди политических ссыльных был в то время довольно значителен. Но вот прибыл Князев и широко открыл доступ в Иркутск массе политических ссыльных, водворенных в разных медвежьих углах. Конечно, для того чтобы политический ссыльный мог поселиться в Иркутске, требовалось особое разрешение властей, но это разрешение давали без труда. И в короткий срок эта столица Восточной Сибири насчитывала уже сотни таких ссыльных. Они свободно вздохнули, получив возможность зажить в более культурных условиях. Большинство из них довольно скоро нашли себе платную работу: рабочих охотно принимали на местные небольшие заводы и фабрики. Интеллигенты давали уроки, сотрудничали в местной газете или работали за приличное вознаграждение у некоторых местных адвокатов. Но этого мало. Политические ссыльные, поселившиеся в Иркутске, вскоре стали играть очень видную роль в местной общественной жизни. Некоторые из них заняли руководящие посты в местных кооперативных учреждениях, другие принимали прямое или косвенное участие в работе иркутских научных обществ, а когда вспыхнула в 1914 году мировая война, многие из них несли весьма ответственные функции в целом ряде общественных организаций, возникающих в связи с войной и для борьбы с тяжелыми последствиями войны.
Но о той исключительной роли, какую политические ссыльные сыграли в Иркутске во время мировой войны, будет рассказано подробнее в следующих главах настоящих воспоминаний.
Достоин внимания следующий характерный факт. В Иркутске в описываемый мною период проживало небольшое количество ссыльных, давно уже отбывших свои сроки ссылки и восстановленных многими манифестами во всех правах. Они были весьма сносно устроены в материальном отношении и находились на положении старожилов, очень прочно осевших в Иркутске. И эти-то бывшие политические ссыльные принимали довольно слабое участие в местной общественной жизни. Напротив, новые формации ссыльных, попавших на каторгу и ссылку после революции 1905 года, принесли с собой много динамизма, и как только они попадали в Иркутск, они всячески старались приобщиться к работе местных общественных организаций, благо в последних с прибытием Князева закипела новая жизнь.
Иркутским жандармским властям это благосклонное к политическим ссыльным отношение Князева очень не нравилось, и департамент полиции получил, вероятно, не один их донос на предосудительный образ действий "либерального" генерал-губернатора, но откровенно вступить с ним в борьбу они не смели.
Были моменты, когда казалось, что между начальником края и иркутскими жандармами крупный конфликт неминуем, но власть генерал-губернатора брала верх, и жандармы с затаенным раздражением подчинялись ей. Зато они зорко следили за всеми политическими ссыльными, осевшими в Иркутске, равно как за всеми лицами и семьями, которые поддерживали с этими ссыльными добрые отношения.
Свободное копирование
