Мария Федоровна и ее «слова»[1]
— Проба пера из гусиного крыла.
— Ветер-ветрило,
Не дуй мне в рыло,
А дуй мне в зад,
Я буду рад.
— На «Велика Феодора, да дура» есть ответ: «Мал клоп, да вонюч».
— Ну и толста: как бочка сорокаведерная. А зад — как русская печь.
— Все болеет: зачичиривела, как индюшка.
— Отчего казак гладок?
Поел да и на бок.
— Если в супе крупинка за крупинкой бегает с дубинкой, приходится с голоду щелкать зубами и сосать лапу.
— Ее хлебом не корми, ей только бы вертеть хвостом.
— Волосы лезут? Весной и осенью всякая скотина линяет.
— И не надо искать блох (то есть придираться к мелочам, упуская главное; если вы покупаете собаку, пусть вас интересуют ее качества, а не наличие у нее блох).
— Дом — полная чаша, но на кухне сам черт ногу сломит, как Мамай воевал.
— Ветры северные ду,
И гулять я не пойду.
(Мария Федоровна приписывала этот стих Тредиаковскому.)
Так и забавно и аппетитно, иногда смешно и трогательно выглядели в ее употреблении старинные слова: столько, полстолько и сестолько; четверток (четверг); сколько времен?; выпить водисы; такожде; нетути; лекарствие; лжу глаголешь; сколопендрия; мыслете выписывать (ходить зигзагами); акафист богородице (нечто длинное); грешница, грешница, Акулина-свешница; размокропогодилось.
А откуда это:
— Грешен, батюшка, сизый орел,
Грешен,
или:
— Пишет, пишет царь турецкий
Царю русскому письмо,
или из детской игры:
— Врешеньки врешь,
Твой цвет не хорош…
— Его с собаками не сыщешь, а тот подминает всех под себя, как медведь.
— Надулась, как мышь на крупу.
— Паршивые поросята и в Петровки (1–12 июля) зябнут.
— Кусочек с коровий носочек
Режьте да ешьте,
Ломайте да нам давайте.
— Темно — да ведь не золотом вышивать.
— Красная малина
К лесу приманила.
Черная смородина
К лесу приморозила.
— Верю, верю
Всякому зверю,
А тебе да ежу
Погожу.
Когда Мария Федоровна набрала учениц, мы стали чаще, чем раньше, заходить в нотные магазины. Два были поблизости, один консерваторский, другой — у Никитских ворот, букинистический, в нем продавались ноты, уже побывавшие в чьих-то руках, этот магазин просуществовал недолго. Мария Федоровна подбирала ноты так, чтобы обеспечить разнообразие, она давала каждой ученице то, что ей подходило. Я недавно нашла ноты, на которых написано: «Дорогой Жене на память. М. Дуплицкая». Я подумала, что Мария Федоровна еще любила меня тогда, а я о ней пишу, как будто не было этой любви.
Люди, в той или иной степени любившие меня и любимые мной и повлиявшие на мою жизнь, принесли мне не только добро, но и зло. Чего Мария Федоровна сделала мне больше, добра или зла? Я думаю о ней злопамятно, а временами, очень редко, воскресает на считанные мгновения прежняя любовь. Но если есть рай и я там, в бесконечном яблоневом саду, встречусь с теми, кого я знала на земле, я хотела бы все-таки, чтобы там была и Мария Федоровна моего раннего детства.
— Если бы да кабы
Да росли бы во рту бобы,
То был бы не рот,
А целый огород.
— Что написано пером, не вырубишь топором.
— Бумага все выдержит.
— Не лезь на сосну с голой задницей.