Стоило ли родиться... - 100

Теперь все это мне представляется несколько иначе.

Мама сохранила не только письма Макса и засохшие цветочки, в письмах были две ее фотографии, очевидно, возвращенные при разрыве. Были ли возвращены ее письма и что с ними стало? Мы все — бабушка, мама и я — сохраняли то, что было свидетельством наших привязанностей. Могла ли мама уничтожить свои письма? Неужели они пропали по моей вине?

Первая открытка от Макса послана из Ковно в июне 1914 года. Маме двадцать лет, отношения завязались раньше. Может быть, он в самом деле кузен и они давно знакомы? Видно, что между ними произошла какая-то ссора. Макс просит прислать ему «лучшую фотографию». Очевидно, это один из снимков, которые он вернул маме. На карточке, бывшей у Макса, мама сидит, на ней темное платье. Ее прекрасные, черные, вьющиеся волосы распущены, и она окружена ими, как святая Инесса у Мурильо. Мама очень красива. На обратной стороне она написала: «Славному Максу на память от Розы. 1914 год. Мне хотелось бы, чтобы эта карточка не вызывала в Тебе дурного чувства, каковы бы ни были наши отношения; пусть с ней будут связаны только воспоминания о тех светлых часах, которые мы провели вместе».

Война, Макса призывают в армию, он оказывается в Петрограде, в артиллерийском училище, и мама едет к нему. Как не понять маму: Макса, может быть, ждет смерть. Он пишет, уже из действующей армии: «…будь благословенна, целую руки твои».

Макс пишет часто, раз в два-три дня, и слов любви, которыми я упивалась, будучи сама еще совсем молодой, в его письмах много, но теперь я вижу, что даже если эти слова искренни, они поверхностны. И на фотографии с мамой Макс мне запомнился красивым: молодой человек, сентиментальный и чувственный, с довольно маленькими глазами и толстоватыми губами, но есть в нем что-то крепкое, если не жестковатое. А у мамы вид не очень довольный, никак не счастливый. По-видимому, не было у Макса той душевной тонкости, которая умеет переложить боль на юмор (только в одном письме он комически изображает ревность: «…Умррррри, неверная, крррррови жажду!!!!!! Вудик, ты зачем три раза подчеркнула, что некоторая личность за тобой не ухаживает, о Вуд, кто ж себя так выдает»). Да и испытывал ли он боль? Он, мне кажется, хорошо защищен — ничто его, по-видимому, не ранило, а ведь должно было, как же иначе?

Слова любви и посылаемые поцелуи есть во всех почти письмах, говорится и о том, что прошлое никогда не забудется, и о будущей встрече, но нигде — о будущей жизни вместе. Второй снимок, который Макс вернул маме, — любительский, у стены госпиталя: «…какое родное лицо Твое, и жест Твой: правая рука в кармане и правое плечо приподнято» (я вспоминаю, был ли такой жест у мамы, да, был — в красном халате, там были карманы). Карточка наклеена на белый картон и обведена чернилами, — видно, Макс обвел.

Во всех письмах он рассыпает слова ободрения, спрашивает про подготовку к кандидатскому экзамену, поздравляет с принятием статьи, вот в таком роде: «Пусть это будет первой вехой на славном и долгом пути и пусть этот путь даст удовлетворение и счастье полной жизни», «…будь сильной и бодрой, сжигай за собой все оставленное, иди без колебаний и раздумий по раз избранному пути». Эти банальности перемежаются уверениями: «…в душе не пройдет теплое чувство любви к тебе», «…так хочется влить сил в тебя <…> и с новыми силами в жизнь, в дорогу, к цели».

Что мама думала в свои двадцать два года, получая эти письма, — ловила, искала выражения любви? «…Не надо, чтоб было больно оттого, что не пишу…» «Отдаюсь воспоминаниям, прикрыл глаза. Будь благословенна…»

Она не видит, не может увидеть, что он виляет и уклоняется. Как понять, любя, что щедрость, доверчивость, душевное превосходство и преданность не вознаграждаются ответной любовью, что это естественный ход вещей, что великодушие и страдание того, кто любит больше, делает ему честь, да нужна-то не честь, а любовь.

Этот молодой человек — деятельная натура, «общественный темперамент», он чувствует себя хорошо в жизни. «Коньяк уже выпит, только ты маме не говори, она обидится, а на фронт брать невозможно было б». Он живет «великолепно» (1916), на день получает «¹/₄ фунта [1 фунт = 400 г] масла, ³/₄ фунта мяса (консервы, колбаса), рыбу (кета, например), 2 ф. хлеба, сахару на месяц почти 6 ф.». «Что с продовольствием, Вы уже голодаете или еще нет?» После Февральской революции он начинает участвовать в организации какого-то «Солдатского дома»: «…при дивизии, при участии моем, культ.-просветительное общество, мы строим и почти построили Солдатский дом <…> скромный пост секретаря, но пока моя рука чувствуется во всем деле». «Пытался устраивать беседы, но масса инертна». А вот меня поразило следующее предсказание, когда я нашла эти письма: «8.6.17. <…> Хам не только грядет, но и пришел <…> дурман, навеянный выделениями брюха <…> становится тошно от многих хороших вещей даже, т. к. знаешь, что причиной брюхо. <…> Такой расцвет хамства, такое неуважение к человеческой личности, такая грубость и низость, что тошно <…> если заговорить о том, чтобы буржавазию перерезать, аудитория гудит одобрительно <…> попробуй говорить о том, что <…> каждый гражданин обязан исполнять законы, тебя обвинят в приверженности к старому строю. Каждое непонравившееся слово вызывает взрыв гнусных подозрений <…> просветить эти мозги, которые всецело переселились в брюхо».

Макс замечает, что мало писем от мамы: «…чувствую, что что-то в наших отношениях тебя тяготит… зачем же скрывать?» А мама не пишет, очевидно, потому, что ощущает, что в нем любви нет. Он получил ее письма и опять: «Это хорошо <…>, что ты сильная. Но не сомневайся. Ты мне дорога, и всегда будешь так, и приди ко мне всегда, когда захочется <…> привета или просто побыть не одной, услышать слово человеческое. Ведь <…> не дурно это, и не жалость унизительная <…> Только любовь…» Какая уж тут любовь. Я не знаю, последнее ли это письмо и как и когда произошел разрыв, возможно, через год-два после этой переписки, знаю, что мама впала в отчаяние и думала о самоубийстве. Я не знаю фамилию Макса, дядя Ма сказал, что Макс покончил с собой. Конечно, он не стоил мамы, но разве в этом дело?