Книги, когда начинаешь их читать сам, так легко читаются, что кажется, что и писать их ничего не стоит, и хочется, чтобы кто-то читал сочиненное тобой. В 1899 году, когда маме было пять лет, она сочинила «Сказки». Таково заглавие на первой странице тетрадки, сшитой из бумаги и очень неравномерно разлинованной. «Сказки» написаны печатными буквами с детскими наивными ошибками (их мало и не забыт твердый знак на конце слов и ять там, где он полагался) и украшены рисунками цветными карандашами. Буквы огромные, но в конце каждой сказки подпись — свидетельство своего авторства. Вот три «сказки» из семи:
«Дети пошли раз по грибы в лес и пошел дождь. Роза Шор».
«Раз мы пошли в лес и вдруг мы увидели собаку бешиную. Роза Шор».
«Раз мы пошли в поле и нарвали букет подарили маме. Роза Шор».
Маме лет семь, и в следующей тетрадке, тоже сшитой и разлинованной, больше страниц, почти нет орфографических ошибок, сказки, при всей их наивности, уже похожи на сказки. Вот большой отрывок одной из них:
«Была зима. Снег валил хлопьями. Старушка сидела и вязала чулок. Вдруг кто-то постучался: впустите! — проговорил он. — Кто же это такой? — подумала она, но все-таки отворила дверь. Каково же было ее удивление, когда она увидела старика, одетого в лохмотья. Старик был волшебник. Он спросил ее, чего она хочет?.. Старик взмахнул палкой и вдруг она превратилась в прекрасную девушку, а старик исчез.
На другой вечер, когда она легла спать. Вдруг вползла змея и заговорила человеческим голосом… «Я и есть тот самый старик»… он не успел заговорить, как вдруг раздался звонок. В комнату взошли люди и сказали, что соседний Принц просит ее руки. Она согласилась. Они поехали. Был пир на весь мир».
Мне было семь или восемь лет, когда я сочинила сказку «Баран и курица». Моя сказка гораздо беднее и глупее маминых, в ней нет ни волшебников, ни превращений, ни красивых персонажей — неудивительно, что у мамы она не вызвала энтузиазма. Мама развилась интеллектуально намного раньше, чем я. Вот еще ее сочинение, совсем в другом роде. Судя по почерку и по ошибкам, маме не больше восьми лет. Это вырванные листки из маленькой самодельной тетрадки. То, что сохранилось, имеет смысл, может быть, ничего и не было в начале:
«Христа считают за Бога. По моему Его нужно уважать, но называть Богом, это уж слишком. Уважать-то нужно, потому что Он учил людей и делал им добро. Можно назвать Моисея или другого пророка богом, но всетаки он Им не будет, Бог Богом и останется. Говорят, что евреи мучали христиан, а разве христиане не мучали евреев? Если и мучали евреи христиан, то может быть 100 человек, если и 200, а все же не все. И вот еще что: христиани очень часто называют евреев жидами и обращаются с ними нехорошо. Если есть какой-ни-будь знаменитый еврей, его уже не называют евреем, а как-ни-будь иначе». На последней странице выведены двойной линией и раскрашены лиловым карандашом большие буквы. Р.И. (десятеричное) Ш., а под ними в рамке, обведенной красным и украшенной красными цветочками, написано:
Да не будет
у тебя иных
богов кроме
Меня
Иеговы.
Наверно, мама была не капризной, легкомысленной девочкой, а послушной, «основательной», как и я, и с мечтаниями, как и я, но без моих страхов. Но я ничего о ней не знаю. Не знаю, как она себя чувствовала среди других детей (не так, как я, конечно, — но есть детское поздравление дяди Ма, в котором он называет маму «Брюжчик»), какое место занимало в ее жизни воображение и что она воображала, с какими персонажами она себя отождествляла, но я думаю, что привязанность ее к тем, кого она любила, была такого же рода, как у меня, хотя, наверно, менее исключительная и менее отчаянная.
Свободное копирование
