Американец в ГУЛАГе - 35

Глава 7

Михаил Ковко был украинцем, который работал с моим отцом в Нью-Йорке в двадцатых и вернулся обратно в СССР в 1929 г. Во время войны его серьезно ранило, и его отослали в Москву в качестве заведующего трофейным вооружением, или кем-то вроде этого. Он оставался военнослужащим, а так как он являлся специалистом по автомашинам и грузовикам, то его отправили в Киев, столицу Украины, заведовать различными транспортными службами и отвечать за техосмотр.

Однажды в 1945 г. Михаил Ковко нашел моего отца в Москве и приехал повидаться с ним. На тот момент он стал уже капитаном. Мы все встретились с ним в квартире моего отца, посидели за столом, поговорили о Нью-Йорке. Потом он довольно часто навещал моего отца, и я виделся с ним еще несколько раз. Его очень впечатлило то, что я работаю в американском посольстве. Мне не очень понятно, почему, но он глядел на меня с неким преувеличенным уважением. Мы хорошо сошлись. Он оставался в Москве только пару недель, и несколько раз за это время он сказал мне: «Почему бы тебе не приехать как-нибудь к нам? Познакомишься с моей женой и детьми, посмотришь Украину», и т.д. Это было сказано очень искренне, как мне тогда казалось, и я решил так и сделать, если представится возможность.

Когда Михаил Ковко уехал из Москвы домой в Киев, я на некоторое время совершенно о нем позабыл. Но в 1946 г., когда весь город погрузился в атмосферу того особенного сумасшедшего послевоенного оптимизма, я в один из дней вспомнил о Михаиле Ковко и решил, прямо вот так вот, очень импульсивно, что поеду и навещу его – как только найду время, свободное от работы в посольстве.

Девушка, которая у меня была тогда, решила, что это отличная идея для приключения. Ее звали Дина – она закончила московский Институт Иностранных Языков и была очень энергична, умна и готова практически на все. Она была моим первым романтическим увлечением, и, хотя мои чувства к ней не были столь сильны, как впоследствии к Мери,  мы провели вдвоем чудесное время, и я всегда буду помнить ее – со смешанными чувствами, однако, как оказалось позднее.

Чтобы поехать в то время куда-либо в Советском Союзе, вам нужно было получать официальное разрешение на каждую конкретную поездку. Даже советским гражданам это удавалось с трудом – что уж говорить про иностранца, у которого не было большой необходимости в этом путешествии. Я подумал – что за черт, я никогда не был в других частях России, я хочу поехать, и я сделаю это как-нибудь без получения разрешения. Дина была целиком на моей стороне. Она меня поддерживала. Таким образом, я начал ходить по вокзалам, смотреть расписание, наблюдать и прислушиваться – чтобы узнать, как следует действовать. Вокзалы были набиты людьми и их пожитками, свернутыми в узлы. В основном это были солдаты, а также самые разные люди, в большинстве своем бедно одетые, с пожитками, завязанными тряпьем. Чемодан или сумку можно было увидеть нечасто. Многие спали на лавках или даже на полу. Люди жили там целыми семьями. Я видел матерей, которые кормили детей из своего скудного рациона, состоящего из черного хлеба и капусты. Я видел людей, одетых в свои наряды, со всего Советского Союза – конечно, это были не красочные национальные костюмы, однако можно было явственно ощутить, что находишься на перекрестке культур и дорог – по мешанине из одежд, лиц, диалектов и языков, которые слышались вокруг.

Я стал перекидываться словами с людьми, намекая, что собираюсь в дорогу. Я даже попытался пройти сквозь кассу, чтобы понять, получится ли соврать насчет разрешения и взять билет, потому что русские очень небрежно относятся к своим бюрократическим процедурам, в которых всегда существует множество «лазеек» и неразберихи. Но этим способом мне не удалось ничего сделать. Однако я узнал, что большое количество людей путешествовало без разрешений, и чтобы все устроить, нужно было найти какого-нибудь доброжелательного проводника или кондуктора, и предложить ему несколько рублей, чтобы он посадил вас на поезд. У меня хватило дерзости обойти весь вокзал в поисках такого кондуктора, и, наконец, я нашел человека, с которым смог легко договориться. Он сказал, что посадит меня на поезд, и для меня это обойдется в несколько рублей, а также что он за мной присмотрит и все будет отлично.

Он предупредил меня, чтобы я взял с собой еды, потому что пищи было мало, выдача ее нормирована, а в поезде я не смогу ее достать.

Этот успех нас с Диной чрезвычайно воодушевил. Мне понадобилось больше месяца, чтобы все устроить – найти нужный поезд, нужную станцию, разузнать все остальные детали. И вот все было готово – я объявил на работе о своем отъезде, и нам пришла пора выдвигаться. Я упаковал большой чемодан вещей и еды – положив туда консервированное мясо, фрукты, другие тяжелые вещи, а также бутылку виски. С собой я также решил взять два своих пистолета – на случай, если мы будем загородом, и мне выпадет возможность немного поупражняться в стрельбе. Дина жила в принадлежавшей ей небольшой комнате, и рано утром 10 июля я взял посольскую машину и перевез все наши вещи к ней домой. Потом я вернул машину и доехал до Дины на автобусе. Перевозя вещи, я был предусмотрителен и постарался избавился от хвоста МГБ по дороге к Дине. Когда я ехал по Покровке, они следовали довольно близко позади меня. Затем я вильнул в сторону и ушел в один из своих любимых дворов, а потом сымитировал поворот обратно, через другой двор, в Петровский переулок, и когда они начали выезжать на него через предыдущую арку (я был уверен, что они так и сделают), я развернулся и поехал назад на Пушкинскую улицу, расположенную с другой стороны квартала. Я внимательно осмотрелся – следов МГБ нигде не было, и направился к Дине, не заметив по пути никого за собой. Все эти дворы и кварталы я знал превосходно, так как жил в этих местах во время войны и исходил их все пешком вдоль и поперек.

Проводник сказал нам, как пробраться окольной дорогой к путям, и назначил время, когда мы должны были встретить его на погрузочной платформе, далеко за пределами самого вокзала. На улицах Москвы можно было всегда встретить немало пустых чиновничьих автомашин со свободными шоферами, которые в перерыве между своими разъездами были рады отвести вас куда угодно за небольшую плату. Мы этим и воспользовались. Я был тогда достаточно наивен, чтобы не беспокоиться относительно МГБ – хотя шофер, которому я махнул рукой, вполне мог оказаться одним из них, в гражданской одежде, и я знал это.

Договариваясь с проводником, я заплатил ему 200 рублей и пообещал еще 300, когда он посадит нас на поезд. Я был уверен, что он сдержит свое обещание – ведь сумма в 500 рублей была очень неплохой для русского рабочего человека в то время, а для  меня тогда эти деньги не были значительными, потому что издержек у меня было мало, а платили мне очень хорошо. Однако я переоценил его честность и порядочность. Он обещал мне хорошее купе, а в результате мы оказались в телячьем вагоне. Я кричал: «А что же насчет вашего обещания?» и т.д., но он просто продолжил запихивать нас в вагон, крича, что поезд вот-вот тронется (все это происходило в темноте, было около десяти или половины одиннадцатого вечера). И действительно, весь состав задрожал и заскрипел, и мы услышали пыхтение паровоза, а телячий вагон был уже довольно плотно забит людьми. «Садитесь или останетесь!» - закричал проводник. Мы бросились вперед и забрались в вагон. Все это стало частью наших приключений.

Этот вагон был явно переоборудован для перевозки людей. Не знаю, были ли в нем другие такие нелегальные пассажиры, как мы. Судя по всему, советское государство пыталось поставить на рельсы все, что только могло по ним двигаться, чтобы развезти обратно по домам огромное количество людей, не создавая при этом помех передвижению чиновничества и высших армейских чинов, предпочитавших комфортные пассажирские вагоны.  В нашем телячьем вагоне было много простых солдат, и у многих из них при себе еще имелись ружья, что впоследствии оказалось очень кстати.

Я помню ночную сцену в этом вагоне, представлявшую собой кошмар – казалось, что в этот вагон упакованы сотни обернутых в тряпье человеческих тел. Люди в нем лежали на двух ярусах деревянных полок. Полки кишели вшами и клопами, но у меня была банка с порошком ДДТ, и с его помощью мы с Диной огородили пространство вокруг себя в виде  изолированного острова. У всех остальных были узлы и бумажные свертки. Кажется, что чемодан был только у нас. Я подумал, не ограбят ли нас по дороге. Мы условились, чтобы один из нас всегда  бодрствовал. Это было несложно. Шатающийся вагон, плач женщин, смрад от давно немытых людских тел, клопы, угольная пыль, ветер, дующий из всех щелей – все это помогало нам не терять бдительности.

Чтобы не потерять также бодрости духа, мы в первую же ночь выпили почти всю бутылку виски. На следующий день нас одолевало похмелье, и мы умирали от жажды. Поезд делал остановки редко. На остановках я бегал и наполнял кипятком бутылку из-под виски и армейскую флягу, и потом мы заваривали растворимый кофе, ели консервированный бекон и другие продукты, в то время как другие довольствовались черствым черным хлебом и смотрели на нас со злобой. Мы провели в этом поезде трое суток. В последнюю ночь, когда поезд шел по Украине, он был атакован бандитами, пытавшимися ограбить пассажиров. Мы слышали в ночи несколько выстрелов – солдаты воспользовались своими винтовками, чтобы держать бандитов на расстоянии.