Несмотря на упомянутое выше апатичное в целом отношение датчан к нашим попыткам заручиться их помощью, нашлись все же человека два-три, изъявившие согласие сотрудничать с нами. Одним из них был Герд Петерсен, числившийся нашим Тайным агентом еще задолго до моей первой командировки в Данию. Невзрачный маленький человечек с длинными грязными космами и огромным животом, изобличавшим в нем страстного любителя пива, Петерсен был профессиональным политиком левой ориентации. Являя собою на протяжении многих лет образ типичного ортодокса коммунистического толка, он переметнулся затем в Социалистическую народную партию, стал на первых порах правой рукой ее лидера, а впоследствии и возглавил ее. Будучи к тому же и членом Европейского парламента и занимая пост официального наблюдателя на переговорах о контроле за вооружениями, он рассматривался нами как поистине ценный источник информации, включая и различного рода слухи. Не блиставший остроумием, этот датчанин тем не менее отличался сметливостью и был подлинным кладезем интереснейших сведений. В 1973 году его передали мне, и я поддерживал с ним связь до конца своего пребывания в Дании. Должен признаться, что общение с ним давалось мне нелегко. Поскольку он любил поесть и выпить, обед у нас с ним растягивался нередко часа на четыре, и после несметного количества шнапса, который мы запивали пенящимся пивом из высоких стаканов, мне требовалось немало усилий, чтобы вспомнить потом, о чем же мы говорили.
Нельзя сказать, чтобы все официальные лица, представлявшие в Копенгагене нашу Страну, благоволили Петерсену. Когда Данилов, не учтя данного обстоятельства, похвастал как-то в беседе с послом, что КГБ отлично ладит с этим человеком, тот отреагировал весьма резко:
— Этот мерзкий лисенок вызывает у меня отвращение. Не пойму, как вы можете иметь с ним дело?
После того как Данилова сменил на посту резидента Альфред Могилевчик, личность несравненно более яркая и интересная, в деятельности копенгагенского отделения КГБ произошли определенные позитивные сдвиги. Лет сорока, энергичный, Могилевчик работал до этого в Англии, превосходно говорил и по-немецки и по-английски; его прислали в Данию в надежде, что он сможет оживить работу на вверенном ему участке. У нас с ним с самого начала сложились хорошие отношения, и тем не менее я был немало удивлен, когда по прошествии нескольких месяцев он предложил мне стать его заместителем.
— В течение двух последних лет я занимался исключительно политикой, — ответил я. — До этого же работал с нелегалами.
— Это не имеет значения, — продолжал он. — У вас светлая голова, вы энергичны и к тому же обладаете способностью находить с людьми общий язык. Кроме того, вы хорошо знаете эту страну и говорите по-датски. Так чего же еще мне желать?
И так вот, с согласия Центра, я стал помощником резидента — должность высокая и престижная, однако не подкрепленная ни присвоением мне очередного звания — я как был, так и остался майором, — ни увеличением жалованья.
Меня до сих пор преследует кошмарная сцена, свидетелем которой я стал спустя несколько месяцев после назначения меня заместителем Могилевчика. Приехав однажды утром на работу в посольство, я увидел в холле непривычно много людей, с ошеломленными лицами молча взирающих на Могилевчика. Сам же Могилевчик, с поникшими плечами, вмиг превратившийся в старого, усталого человека, отрешенно смотрел куда-то вдаль. Кто-то шепнул мне, что этой ночью внезапно скончалась его жена. Когда он вернулся довольно поздно с приема, она пожаловалась на страшную боль в руке. Он тотчас же вызвал врача с находившегося в порту советского корабля, но тот прибыл слишком поздно, когда уже ничего нельзя было изменить.
Эта трагедия повергла в шок всех без исключения сотрудников посольства, поскольку не было человека, который бы не любил его жену, миловидную женщину с двумя прелестными детишками. Могилевчика сразу же отозвали в Москву в соответствии с существующим в Центре порядком немедленно отправлять из страны пребывания человека, потерявшего свою половину. По истечении какого-то времени правда об ужасном происшествии начала постепенно всплывать наружу. Я услышал от одного датского журналиста, который поддерживал добрые отношения с полицией, что в действительности жена Могилевчика покончила с собой, а позже мне стало известно и то, что мой непосредственный начальник вел себя дома как грубый, неотесанный мужик, постоянно третируя супругу, как существо, не соответствующее его уровню, видимо забыв, что его собственный отец был всего-навсего скромным белорусским тружеником. Возможно, у него имелись также и любовные связи на стороне, и я подозреваю, что в ту трагическую ночь часть времени он провел с другой женщиной. Отмечу еще в этой связи, что в личной жизни сотрудников посольства происходят подчас события куда более драматичные, чем те, с которыми им приходится сталкиваться по роду своей работы.
Свободное копирование
