К концу лета мы вновь оказались на вокзале для отправки под Сталинград. И снова из вагонов вызвали, но уже курсантов с высшим образованием. Из нас сформировали учебный взвод и стали готовить командиров минометных подразделений. Здесь со мной приключился один конфуз.
Предстоял экзамен по минометному делу и картографии. Командир нашего учебного взвода для поддержания высокого уровня успеваемости во взводе, чтобы не проиграть в соревновании с другими взводами, распорядился рядом со слабыми по знаниям курсантами посадить «успевающих». Одним из таких был и я. Мне пришлось много подсказывать моему соседу — и устно, и записками. Одновременно работал и курсант-«стукач», который доложил об этом в спецчасть (или это называлось тогда по-другому). Когда уводили нас (меня и моего соседа по экзамену) на гауптвахту, сидевший на второй полке нар курсант Шапиро (мой друг, окончивший МГУ по ядерной физике) нам вслед продекламировал: «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье, не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье».
Потом как-то в столовую во время обеда нагрянуло начальство лагеря: кто-то написал жалобу о плохих обедах — жидкие супы и т. д. Комиссия подходила к каждому столу и спрашивала: «А какие у вас жалобы на питание?» Мы стояли молча, не зная, что ответить. Тут нашелся Шапиро: «Уж очень мало нам во щи лаврового листа кладут». Все засмеялись, комиссия заулыбалась, повара повеселели и обстановка несколько разрядилась.
Шапиро (теперь уже и не помню его имени и отчества, кажется, Иосиф) единственный из курсантов того учебного минометного взвода, с которым мне удалось встретиться после войны. Где-то в 50-х годах мы увидели друг друга на эскалаторе в московском метро — он спускался, я поднимался. Он увидел меня первым, и я подождал его. Весь этот день и вечер мы провели у него. Мы уже были профессорами. Как оказалось, его почти сразу же отозвали с фронта в числе нескольких фронтовиков, окончивших МГУ и прошедших специализацию по ядерной физике. С тех пор он работал в лаборатории знаменитого «ядерщика» Курчатова.
Тогда я, при содействии Шапиро, будучи директором Института биологии БашФАН СССР, приобрел для научных работ дефицитный в то время счетчик Гейгера, впервые позволявший проводить исследования по физиологии и биохимии растений так называемыми «методами меченых атомов».
Возвращаясь к прерванному повествованию отмечу, что в учебном минометном взводе у меня было много друзей-собеседников — инженеры, учителя средних школ, один преподаватель физики Томского университета. Где они теперь? Как сложились их судьбы?
Через три месяца нам присвоили воинские звания — я стал лейтенантом, с правом занимать должность командира взвода батальонных минометов.
Перед отправкой на фронт нам дали трехдневные увольнительные. Я использовал их для поездки в СибНИИСХоз. Там узнал, что меня очень хотел видеть недавно приехавший в Омск директор ВИРа Иоганн Гансович Эйхфельд. Он жил в гостинице, и мы долго говорили о ситуации, сложившейся в Институте и ВАСХНИЛе в целом. В то время все, что было до войны, казалось сном. И когда проснемся, и проснемся ли — неизвестно.
