Сразу же после получения отказа мы опротестовали решение и потребовали пересмотра нашего дела. У входа в ОВИР мы как-то увидели тех, пробиться на прием к которым не было никакой возможности: комиссара милиции Шутова и «штатского» кагебешника Георгия Минина (по слухам генерала, начальника еврейского отдела Лубянки). Евреи, собравшиеся у ОВИРа, обступили эту пару, продвигавшуюся к автомобилям. «Дядя генерал, отпусти меня в Израиль!» — закричала какая-то маленькая девочка. По-барски ухмыляясь, облаченный в мундир Шутов и холеный Минин пробирались к машинам. Я протиснулась к Минину, остановила его. Давид был рядом со мной.
— Мы — Маркиши, — сказала я. — Быть может, эта фамилия говорит вам о чем-то.
— Ну, конечно… — ухмыльнулся Минин.
— Мы получили отказ и просим, чтоб вы нас приняли.
— Хорошо, — сказал Минин. — Я вам позвоню.
— А может, лучше, мы вам позвоним? — спросил Давид.
— Я найду ваш телефон по справочнику, — пошутил генерал, отходя к машине.
Мы долго ждали звонка Минина, и ждали напрасно. Тогда, найдя генеральский телефон — и отнюдь не по справочнику (телефоны сотрудников КГБ засекречены в СССР) — мы позвонили Минину. Минин назначил нам встречу в помещении ОВИРа — он не рекламировал свою принадлежность к пресловутым органам.
Мы с Давидом явились в ОВИР утром, многого ожидая от встречи с генералом КГБ. Мы хотели объяснить ему, что наше насильственное удержание в СССР неминуемо привлечет внимание международной общественности, и проявление такого внимания ничего не принесет Москве, кроме неприятностей. Мы никогда еще не встречались с генералом КГБ — и нервничали. Может ведь и посадить, по старой памяти…
Сверкая вставными железными зубами, Минин принял нас актерски-радушно.
— Я советую вам отложить все ваши хлопоты до осени, — сказал Минин. — А пока отправляйтесь-ка отдохнуть. У нас такое чудесное море — в Крыму, на Кавказе.
— У нас тоже очень хорошее море, — возразил Давид. — Средиземное, Красное… Так что мы хотим отдыхать там, у нас.
— Ну что вы знаете об Израиле? — ухмыльнулся генерал. — Знаете, сколько там театров? Один! А у нас хоть каждый день театры меняйте. И билеты в театр там очень дорогие. А медицинское обслуживание! У нас чуть приболел — вызывайте на здоровье скорую помощь по телефону. А там — врача не допроситесь, а если и придет — денежки ему подавай.
— Мы пришли не для того, чтобы обсуждать с вами положение в Израиле, — сказала я. — Почему нам отказали?
— Это сложная проблема, — развел руками генерал. — Официальное объяснение — недостаточная степень родства.
Генерал смотрел на нас с явной издевкой.
— Итак, я не рекомендую вам предпринимать какие-либо шаги до осени, — закончил Минин аудиенцию.
Я не хотела отказать себе в малом развлечении и спросила:
— А что — осенью дальние родственники превратятся в близких?
— Мы еще увидимся с вами, — вежливо улыбнулся генерал, подымаясь из-за стола.
Люди вокруг нас получали разрешения, уезжали. Мы провожали их — ездили на аэродром Шереметьево, глядели, как закрываются за ними двери. По эту сторону оставалось насилие, издевательство над человеческой личностью, КГБ, тюрьмы и лагеря. По ту сторону открывалась свобода, достойная жизнь, родина, отделенная от нас несколькими часами полета — и вечностью. Чем больше мы провожали людей, тем светлей и горше становилось у нас на душе: едут евреи — значит, уедем и мы. Только — когда? Доживем ли мы до этого дня? Выдержим ли? Не расправится ли со всеми нами «родная советская власть и родная коммунистическая партия»? Никто из нас не сомневался, что, не будь сдерживающего фактора в лице Запада, мы все давным-давно гнили бы в земле.
Свободное копирование
