Воскресенье 20 июля. Обыкновенно по воскресеньям Лодзь резко меняется: народ одевается по праздничному и прекращается грузовое движение. Сегодня же праздничного настроения совсем нет: много рабочего народа бродит по улицам, одетые не по праздничному. Видны женщины с заплаканными глазами, они не скрывают своего горя.
По-прежнему видны партии новобранцев.
Я отвез в Казначейство для сдачи в архив часть дел, обернутых в старую бумагу, перевязанных шнурками с печатями сургучными на концах.
В казначействе прекратились все операции и выдаются только деньги владельцам лошадей лицам, у которых забраны лошади. Бумажные деньги, новенькие как с иголочки, так и сыпятся. Кассир часто сует сотенные бумажки, которые, собственно , говоря, в обыденном обращении никакой цены. Мне не представляют: ни сбыть их нельзя, ни разменять. Я с своей стороны все же от них открещивался.
Какой-то жид ~~еврей из интеллигентных попросил меня разменять в кассе 2 сотенных на рублевки. Я к сожалению, согласился; пришлось долго возиться с подсчетом рублевок. А затем, когда я в свою очередь попросил этого господина разменять мне 25 рублей, он уклонился. Я с негодованием от него отвернулся. Это уже он догнал меня на лестнице и предложил за услугу какую-то серебряную монету. Я, разумеется, только с удивлением посмотрел на него.
-- Почему вы отказываетесь?
-- Потому, -- сказал я твердо и с достоинством, что я -- податный инспектор.
Он извинился и улетучился.
Меня интересовало, сколько мне следовало получить на везде путевых, суточных и других денег. Бухгалтер отговорился незнанием и сказал:
-- Пишите, сколько хотите.
Казначей также оказался несведущим.
К счастью подошел один помощник податного инспектора и посоветовал требовать сумму уже рассчитанную податными инспекторами до Москвы, т.е. 102 р. ~~22 коп. суточных путевых, 15 руб. суточных и 75 руб. пособия.
Написав требование, я сунулся к бухгалтеру для записи требования в журнал, но около его окошка стояла такая гуща, что нельзя было протолпиться. Помог приезжай, который снес мою бумагу к бухгалтеру.
Вообще в казначействе пришлось долго маяться. Чиновник, несмотря на воскресенье, с утра до ночи должны были оставаться на месте. Они ходили как угорелые, прямо обалдели от недоедания, отсутствия отдых и крайнего напряжения всех сил!...
Казначей был зол как сто ведьм. Нецензурно бранил бюрократов. В самый неудачный момент вошел один чиновник.
-- Скажите, где вы пропадаете? Пообедать можно в четверть часа, а вас не было с 2 до 4. Надо упаковать ящики.
-- Я ходил за револьвером. Ящики уже готовы.
-- Да на что вам револьвер-то?!
-- Как только немцы придут, я живьем не дамся...
-- Совсем как дети, -- иронически заметил казначей.
От вышеупомянутого помещика податного узнал я, что податный 5 участка выпросил у полицмейстера автомобиль и со стражником понесся в Петроков к управляющему Казенною Палатою за инструкциями и деньгами для податных, так как было заметно, что начальство наше распорядилось и обнаружило к податным некоторую нераспорядительность. Никто не знал, как быть с делами, какие деньги можно было бы получить, когда уезжать.
Под вечер зашел ко мне телеграфист, занимающийся у меня, с напуганными глазами и сказал, что будущее ему представляется в ужасном виде: немцы уже взяли Кутно и Калаш, уже приближаются к Лодзи и завтра в 9 часов утра будут в Лодзи. Предвидится голод, так как нет подвода съестных припасов. Денежных бумажек не принимают в некоторых предприятиях. Он сам из боязни голода купил 10 фунтов сала, пуд сахара, муки. Немцы, по его мнению, такой злой народ, что всех перережут. Между прочим, сообщил и приятную весть, что получена телеграмма о выдаче всем чиновникам трехмесячного оклада из жалованья, столовых и квартирах.
Почтовые отделения уже ликвидировали свои дела и работает пока центральная контора.
На улице часто попадаются чиновники. Очевидно, они теперь отдыхают от трудов, -- единственный и, пожалуй, последний случай в их жизни.
Часов в 9 пошел я в канцелярию полицмейстера за удостоверением на случай выезда. Получил его без замедления. В нем было сказано, чтобы везде на пути мне было оказано внимание предпочтительно перед другими пассажирами.
В канцелярии находилось несколько полицейских чиновников, в числе которых был и полицмейстер. Увидев меня, он любезно поздоровался и сообщил, что получена телеграмма о выдаче трехмесячного содержания.
Телефонный звонок почти беспрерывно трещали. Но весь разговор дежурного чиновника ограничивался только возгласами:
-- Кто говорит? -- Канцелярия полицмейстера! -- Кто говорит? и т.д.
Из канцелярии я пошел в Казначейство. Там никто ничего не знал относительно выдачи трехмесячного содержания. Бухгалтер просил подождать казначея, ушедшего в отделение Государственного банка.
Пришлось ждать его до 10 часов. С его разрешения, наконец, удалось получить содержание вместе с тремя другими коллегами.
Свободное копирование
