О Полозове
Он занимал в Лодзи квартиру по положению: во дворе на 3-м этаже, из одной комнаты с кухней. Уезжая из Саратова, распродал всю мебель и в Лодзи купил подержанную и дешевую.
Семья состояла из жены и дочери лет 7 (Варвара Григорьевна и Нина). Варвара Григорьевна спокойная добрая и любящая жена и мать. Начитанная и неглупая. По всему видно, что они дружно живут.
Приехали они в Лодзь в 1909 (?). Полозов был прикомандирован помощником податного инспектора к Чвертко. Первое время он действительно работал много, до переутомления, затем отношения между ним и Чвертко обострились настолько, что они видеть не могли друг друга. Во 2 половине 1910 г. Полозов почти перестал помогать Чвертко, тем более еще, что от нервного расстройств стал страдать невралгией седалищного нерва.
Материальное положение Полозовых было печальное. У них не хватало жалованья даже для скромной жизни в виду страшной дороговизны в Лодзи. Кроме того, постоянные болезни то жены, то ребенка, то его самого поглощали лишние средства, если их удавалось собрать.
Она хотела найти уроки в каком-нибудь учебном заведении, но безуспешно. Ему все-таки посчастливилось заменить на несколько месяцев какого-то учителя, преподававшего русский язык в коммерческом училище, и он заработал 1--с лишним рублей.
Они имели свой кружок знакомых: фабричных инспекторов, помощника податного инспектора Казакевича и чиновников отделения Государственного Банка. Этот кружок устраивал любительские спектакли, в котором Варвара Григорьевна принимала деятельное участие, а Михаил Андреевич (Полозов) -- в некоторых случаях.
Меня всегда удивляла его [нрзб] шепелявость в затруднительных случаях. Человек умный, опытный по службе и наблюдательности, он между тем терялся, когда представлялась необходимость решать самому не особенно сложное дело и обращался за советом или к Казакевичу или ко мне. Меня это всегда стесняло, и особенно в тех случаях, когда дело касалось близких знакомых и было само по себе щекотливо. Так он совещался со мною о том, брать или не брать уроки в Коммерческом училище, совещался при временном замещении отсутствовавшего податного инспектора, при столкновении с Свертков и т. подобное.
По окончании лета 1910 года Полозов поехал в Петербург и просил Департамент Окладных Сборов назначить его куда-нибудь податным инспектором в виду тяжелого материального положения его в Лодзи.
Как раз в это время в Департаменте была жена другого помощника податного инспектора из Лодзи, просившая места для своего мужа. В Департаменте спросили, действительно ли Полозов бедный. Она подтвердила. Ему обещали дать место.
По возвращении из Петербурга Полозов свалился в постель и две недели лежал, так как от боли в пояснице совсем не мог двигаться.
Когда здоровье его начало улучшаться, и он мог уже ходить по комнате с помощью палки, то написал мне открытку с просьбою придти к нему, потому что соскучился по мне.
Я за недосугом собрался к Полозовым недели через полторы. Он от радости расцеловался со мною. Был в очень веселом настроении, на вид выглядывал молодцом. Тотчас же прочел мне бумагу о назначении его инспектором гор. Шадринск, Пермской губернии. Он был доволен назначением, но жена не высказывалась.
Прочел мне несколько новых стихотворений, явившихся результатом вдохновения последнего времени. До поездки в Петербург он почти ничего не писал в Лодзь, будучи переутомлен и нервно расстроен. Из новых стихотворений особенно выделяется по глубине содержания стихотворение на смерть Толстого. Прочем также много стихотворений, не вошедших в первый сборник. Они носили чисто субъективный характер: обрисовывался в юмористическом тоне какой-нибудь знакомый или сослуживец. Встречались стихотворения и с душком, которые никогда не войдут в сборник по не цензурности содержания.
Время прошло интересно и незаметно.
При вторичном моем приходе Полозов находился в полном унынии: он получил бумагу об удержании с него 400 рублей, которые он получил в виде подъемных при назначении в Лодзь. Так как он не выслужил здесь положенных трех лет, то с него теперь решено удержать деньги по расчету за недослуженное время. Затем говорили, что министерство дает ему на проезд всего 240 рублей, тогда как на переезд в такую даль потребуется больше 500 руб.: на обзаведение теплым платьем и мебелью, на переезд и т.д.
При прощании Михаил Андреевич просил принести в следующий раз мое пьесу "Особое поручение" для прочтения в присутствии Варвары Григорьевны.
Через несколько дней я принес эту пьесу -- Михаил Андреевич сразу приступил к ее чтению. Варвара Григорьевна внимательно слушала.
По окончании чтения я просил ее об идее пьесы. Она выразила идею почти теми же словами, что и муж при чтении у меня.
Больше о пьесе ничего не говорили. Просили только прислать им печатный экземпляр, когда будет готов.
29 декабря 1910 года Полозовы совсем уехали из Лодзи.
За два дня до отъезда, в воскресенье, он провел вечер у меня. Казался утомленным и скучным. Я прочел ему кое-что из своих творений, не попавших в 1-й сборник.
Для курьеза прочёл ему отзыв Чуковского о писателях в альманах молодых. Он искренно хохотали при чтении некоторых мест.
За чаем Полозов высказался, что я был единственным человеком в Лодзи, который его понимал, понимал так, как может понять только собрат по перу, и он полагает, что едва ли сможет найти такого в Шадринске. Говорил также о процессе своего творчества. Когда он что-нибудь писал, то жена всячески оберегала его настроения, стараясь не отвлекать его от вдохновенья чем-нибудь ненужным. Стихотворение в такие минуты дается ему легко. После поправок в момент сочинения он позже уже не делает никаких изменений. Его всегда печалило, что мать его не понимала и относилась с пренебрежением к его творчеству. Особенно усердно он писал в Саратове.
Полозов не раз приходил ко мне советоваться в случае какого-нибудь серьезного события.
Когда я переехал на Школьную улицу, он почему-то месяц не приходил ко мне. Я сказал при случае писарю податного инспектора Чвертко, чтобы он передал Полозову, мое удивление, что он не заходит.
На третий день Полозов явился:
-- Получил выговор, -- были его первые слова.
-- От кого? -- не понял я.
-- Да от вас же.
-- Долго что-то не заходили.
Беседа сразу началась с инцидента, разыгравшегося между ним и Чвертко. Он говорил горячо, с негодованием, часто бранил Чвертко подлецом, неверно ходил по комнате, от поры до времени так близко приближая свое лицо к моему, что становилось неловко: своим горячим дыханием он обдавал все лицо.
Суть инцидента была вот в чем.
При покойном управляющем Юзефовиче было так заведено, что помощник податного инспектора кроме рождественских наградных никаких добавочных денег не получал.
Когда Полозов 7 июля лично просил нового управляющего о пособии на лечение его ребенка, то управляющий сказал, что ему будет дано 75 рублей из тех денег, что которые предназначены были за раскладку податному инспектору.
По возвращении домой он узнал, что о деятельности помощников до 7 июля был запрос от управляющего к податным. Двое открыто сообщили о деятельности своих помощников (помощники сами составляли), а Чвертко из своего отзыва сделал тайну. Этот отзыв в главных чертах был кем-то передан Полозову, в нем деятельность его была освещена невыгодно. Это возмутило его до глубины души, так как он всячески старался быть у управляющего на хорошем счету, чтобы иметь возможность получить одну из 100 новых должностей податных инспекторов, которые предполагалось открыть в конце этого года. Возмущение увеличилось еще от того, что Чвертко при упоминании Полозовым, что Управляющий ассигнует ему 75 рублей за раскладку, побагровел и вызывающе спросил:
-- Что же такого вы сделали?
Полозов долго мучился, какой найти выход из создавшегося неприятного положения и решил написать неофициальное письма управляющему, мотивируя это тем, что Чвертко, относясь к нему явно враждебно, сильно умаляет его деятельность, что может уронить его в глазах управляющего и помешать предстоящим планам.
При издании Полозовым в Саратове первого сборника его стихов вышли крупные недоразумения, помешавшие распространению сборника.
Попечительница приюта слепых выразила письменно свою претензию инспектору училища на то, что Полозов выпускает свое издание на счет приюта и потребовала от Полозова отчет о том, сколько экземпляров предполагается издать, по какой цене и т.под.
Полозов ответил. что он не обязан давать отчет, и что условия выпуска сборника напечатаны на 1-й странице.
"Отчислять половину чистой прибыли в пользу слепых".
Свою часть он предполагал отдать приюту с тем, чтобы при выпуске питомцев выдавали на одежду 15-20 рублей. Себе решил не брать ни копейки.
На съезде податных инспекторов 3 октября 1910 г. мы ехали с Полозовым вместе. Он казался удрученным тем, что ему приходилось больным исправлять в чужом участке должность уехавшего податного инспектора. Большая и сложная работа и незнакомство с уездом усугубляли чего мрачное настроение. Во все время пребывания в Петрокове на съезде мы не расставались: вместе напились чаю в кондитерской, вместе пообедали и в одном номере ночевали. Он часто возвращался к своему тяжелому положению и приходилось утешать его. Признался не, что моя спокойная (?) внешность успокаивает его, как будто бы во мне есть какой-то магнетизм.
Перед отъездом из Петрокова он объяснил управляющему свое тягостное положение и просил заменить его кем-либо другим. Перед объяснением он очень волновался, не зная, как управляющий отнесется к его заявлению. Но, вопреки ожиданию, объяснение прошло благополучно, и управляющий обещал исполнить его просьбу. Обратно Полозов возвращался в прекраснейшем настроении, все время шутил и говорил, что теперь уже и боли седалищного нерва не так сильны.
Рассказ Полозова
Будучи студентом в Петербурге, он давал урок в семье одного генерала, хорошо к нему относившийся. Ему давались разные поручения и лон их добросовестно исполнял.
-- Михаил Андреевич, зайдите, пожалуйста, за моим корсетом, -- просила генеральша.
-- Зайдите в казарму и скажите, что я сегодня не буду, -- просил генерал.
И все эти невинные поручения исполнялись Михаилом Андреевичем без затруднения, так как заходить в необходимые места приходилось по пути.
-- Вы не обидитесь, Михаил Андреевич? -- начал раз генерал.
-- Пожалуйста.
-- Видите ли, когда я был в гренадерском полку, то сшил себе новехонький мундир, через месяц перешел в другой полк, а тот мундир за ненадобностью прятал. Он совершенно свежий. Так вот... не примите ли его от меня на память?
-- Очень благодарен, с удовольствием.
Полозов переделал воротник на студенческий и стал носить подаренный мундир. Белая подкладка осталась и он таким образом, вопреки своим убеждениям, попал в белоподкладочники
Свободное копирование
