Мы решились нанять квартиру на шесть месяцев. Мне сделалось несколько лучше, то есть боли перестали, но на лице была еще большая опухоль. Капелини долго не знал, каким образом меня перевезти; наконец решился, чтобы портшез[1] принесли к самой моей постели и, окутав меня хорошенько, чтобы я не простудился, отнесли бы на новую квартиру. Лестница была в сем мерзком трактире так узка и с поворотами, что с большим трудом меня снесли вниз. Послан был вперед мой камердинер, немец, который нанят был еще в Петербурге, чтобы приготовить для меня постель; каково же было мое удивление, когда я увидел, что Капелини меня сам дождался; я не мог довольно изъявить ему моей благодарности, и в самом деле, какое примерное и редкое попечение о своем больном!
Я думал, что я нахожусь в раю: комнаты прекрасные, опрятные, хорошо меблированы; и меня принесли к самой моей постели. Капелини приказал комнаты вытопить и везде накурить. Я скоро совершенно оправился в чистом воздухе, который был в наших комнатах.
Во всем доме жили только две фамилии: вверху графиня Лабия, урожденная графиня Гадик, а внизу наша. Граф Лабия, дворянин из Венеции, после всех перемен, случившихся с сей республикой, в которой он имел большие маетности, решился оставить жизнь свою в Австрии; он находился тогда по своим делам в Венеции. Мы скоро познакомились с его женою и нашли в ней прекрасную и премилую соседку. Мы с ней видались почти всякий день.
Поручили нашему доктору Капелини, чтобы найти для старшего нашего сына, за которым необходим уже был присмотр, род гувернера. Капелини нам рекомендовал отставного из австрийской службы поручика, родом итальянца, Витали, за нравственность которого он ручался. Основываясь на рекомендации Капелини, мы взяли к себе Витали.
Тогда в Вене было русских: Н. А. Нарышкин со своей фамилией, княгиня Шаховская с двумя дочерьми, деверем своим, князем Шаховским, и Бахметевым; прекрасная Татищева, бывшая тогда Безобразова, и теперешний ее муж Татищев; барон Бюллер, бывший нашим министром в Мюнхене, с своим семейством, князь Багратион, графиня М. А. Толстая с двумя дочерьми и с двумя сыновьями — муж ее, граф П.А., был тогда послан в Париж; с нею приехал П. А. Арсеньев и Кологривов, который причислен к венской миссии; П. М. Лунин с женою и дочерью, два брата Яковлевы; еще находился там А. П. Ермолов, но с ним почти не видались. Я был представлен императору, а жена моя ко двору не представлялась по причине ее беременности.
Бракосочетание императора происходило в церкви aux petits Augustins, где нам отведена была трибуна. Священную сию церемонию совершал родной брат императрицы, примас венгерский. Редко можно было видеть где-нибудь столько драгоценных каменьев, как при сем случае, которыми украшены были австрийские и венгерские дамы: сии последние были в национальном своем костюме. На императоре был фельдмаршальский мундир; лента Марии-Терезии в два ряда по краям унизана была довольно крупными брильянтами.
В сей же церкви находится знаменитый мавзолей из лучших произведений резца славного Кановы, в память эрцгерцогини Христины, дочери Марии-Терезии, сооруженный мужем ее, герцогом Саксен-Тешенским, бывшим наместником нидерландским.
Герцог Альберт имел лучший дом в Вене, давал часто великолепные и многолюдные обеды. В сей столице партикулярные балы тогда вовсе не были в употреблении, а большие обеды и рауты, которые назывались les avant-soirees, т. е. полдники. В Вене странное тогда было обыкновение: после званого обеда должно узнать, когда будет другой такой же обед у того же хозяина, и приехать после сего обеда благодарить, и сие называлось: благодарить за обед, rende le diner, а буде сего не сделаешь, то почиталось большою невежливостью, и даже вперед повергнешься не быть никогда более приглашенным. После всякого большого обеда начинается в доме совершенная суматоха, ибо одни приезжают, а другие уезжают.
Князь Лобковиц любил музыку и театр, и у него был спектакль, составленный из членов общества, и представляли итальянские оперы, между прочим, «Camille, или Подземелье», сочинение Пера. Князь Лобковиц имел одну ногу короче другой, играл в сей опере роль садовника и говорил, что он оттого хромает, что полез на дерево и упал с оного. Роль Камилы в большом превосходстве была играна девицею Губо, она имела притом голос прелестнейший. У графини Замойской тоже был театр, но представляли французские пьесы. Графиня Замойская играла прелестно, особенно в роли Betti в «La jeunesse de Henri V»[2]. Я после видел в Париже в той же роли славную m-lle Mars и не нашел большой разницы. Между актерами, игравшими у графини Замойской, я видел Clery, камердинера несчастного Людовика XVI, короля французского. В Вене, сверх того, был театр, составленный из охотников (т. е. любителей) лучших фамилий, где играли только национальные пьесы; я иногда ездил туда, получая билет от графини Лабии: дядя ее, граф Бренер, был один из старшин сего общества[3].
Свободное копирование
