Как это было..

Как это было...

Все село вышло провожать мужчин на войну. Колхоз выделил подводы, продукты.

-Давай митинг! - раздавались голоса.

-Тебе бы все болтать да зубоскалить, - возражали другие.

Один из старейших жителей села подошел к председателю:

-Не собирай толпу. Налетит немец -разбомбит.

-И то верно. Трогаемся.

Втайне   каждый надеялся, что погибнет не он. Но вслух произносили:

-Береги детей.

-Учи детей.

-Жди меня.

Уже за селом подводы останавливались на миг, чтобы высадить женщин и детей. Затем догоняли обоз, скрывшийся в пшенице по сторонам полевой дороги.

Именно с этого часа я отчетливо помню себя. И если из предыдущей жизни всплывают только отдельные факты (мы едем с отцом в кузове полуторки и мне боязно; или - отец идет с работы, а я бегу навстречу, чтобы он подбросил меня высоко-высоко), то с этого дня я помню все. Рассказы других людей воспринимаются, как пережитое лично.

Итак, около сорока мужчин села Новопетриково, мобилизованных в начале войны, прибыли в райвоенкомат. А там уже никого нет. Какой-то военный вышел к призывникам:

-Вы что, под трибунал захотели?  Месяц как идет война, а вы только с печи слезли. Военкомат эвакуировался. - Потом смягчился:

-Давайте на своих подводах жмите в облвоенкомат. Может, успеете.

Призывники поехали. На дорогах танки, машины, подводы. Над ними самолеты. Все это кишит, снует в разных направлениях. Порой движение останавливается. Ухают бомбы. Кто-то орет команды. По колонне ползут противоречивые слухи.

-Немец уже вышел к Днепру.

-Остановили немца, будем наступать.

Обоз новопетриковцев смешался с другими. Кто-то исчез из виду и уже не появлялся.

На третий день добрались до облвоенкомата, собрались у ворот, осмотрелись -половины нет.

Военкомат эвакуировался на Восток.

-Что будем делать?

-А что делать? Кому мы нужны? Война скоро кончится. Видите, как прет Гитлер? Айда по домам.

-Не спеши лапы подымать. У Сталина есть силенки. Он еще развернется.

-Да что его слушать. Пристрелить бы паникера.

Опять команда:

- Догонять облвоенкомат на левом берегу Днепра.

Поехали. Влились в общий поток отступающих и беженцев. Начались беспрерывные бомбежки. Добавились артиллерийские обстрелы. Из новопетриковцев осталось две подводы. Перед мостом через Днепр колонну разметало. После обстрела мост перебегали уже без подвод.

На левом берегу отступающих встречали военные. Мужчин призывного возраста вычленяли из общей массы и приписывали к воинским частям.

Отец больше не видел земляков. Только в ноябре под Ростовом встретился с одним. Отец попал в пехоту, а его земляк стал ездовым в артиллерии. Лишь в 1944 году, после освобождения от немцев, мама получила справку из райвоенкомата, что отец пропал без вести...

Волна фронта прокатилась над селом незаметно. Как-то с Запада на Восток в небе пронеслись два самолета. Да так низко, что даже верхушки деревьев закачались. Над горизонтом один, выпустив шлейф черного дыма, рухнул вниз, а другой, набрав высоту, вернулся назад.

Однажды к ночи у колхозной конюшни остановился конный отряд. Подростки разведали и доложили:

- Калмыки, перешедшие на сторону немцев.

Война шла где-то в стороне. Правда, вскоре в село приехали немцы на легковой машине и трех мотоциклах. Взяли одного-единственного мужчину, оставшегося в селе из-за аппендицита, и увезли куда-то. Говорили - расстреляли, так как он был коммунистом.

Впервые со смертью встретился и я. Никакой власти не стало, поэтому каждый творил, что хотел. Кто-то завалил несколько электрических столбов, и провода под напряжением валялись на земле. Я соблазнился зеленоватой проволокой, сделал несколько шагов - и вдруг что-то наподобие судороги пронизало все тело. Ничего похожего доселе я не испытывал. На всякий случай отступил, а дома рассказал о случившемся. Мама перепугалась и наказала детям не выходить пока на улицу. Она же рассказала, что на рассвете был убит током колхозный конюх-старик.

Так судьба выставила мне первую веху.

Тем временем стали появляться в селе мужчины, которые призывались в Красную Армию вместе с моим отцом. Объявились все, кроме четырех -трех коммунистов и моего отца  беспартийного. Сначала дезертиры сидели тихо по домам. Затем осмелели, стали выходить на люди. Некоторые полезли во власть. Кто-то был назначен старостой, кто-то бригадиром.

 Немцы не распустили колхоз. Заставили колхозников собирать урожай, который вывезли в Германию. Люди жили за счет того, что успели украсть. За это кое-кому досталось по 25 розог от полицаев. К слову сказать, в первый год после освобождения от оккупации родная советская власть тоже почти ничего не оставила колхозникам. Люди жили за счет приусадебных участков да приворовывали с колхозных полей. Но теперь не пороли плетками, а сажали в тюрьму: за колоски - год, за килограмм помидоров - год, а за невыработку минимума трудодней - 8 лет.

Но это было потом. А пока некоторые дезертиры пошли в полицию.А те, что  поумнее, устроились конюхами, ездовыми. Всегда в курсе событий и ни за что не в ответе. Их мудрость подтвердилась, когда вернулась советская власть. В других селах некоторых полицаев повесили или расстреляли земляки. Другие,сотрудничавшие с немецкими оккупантами, были осуждены на длительные сроки. Большинство из них больше никогда не подавал о себе никаких вестей.

Впервые мы познакомились с оккупационной властью, когда однажды вечером пришел полицай. Пробормотав что-то о селекции красной степной породы, он увел корову. Мать запричитала:

-У меня же четверо маленьких детей! Чем их кормить?

-Молчи, тетка, чтобы не было хуже. А где твой муж? Он лишил тебя всяких прав.

 Несколько позднее с мамой заговорил староста. Он тоже был из дезертиров, но старался быть обходительным с односельчанами.

- Скоро приедут немцы, они опишут скот и другое имущество. Вы не скрывайте, что муж в Красной Армии. Но говорите, что его мобилизовали насильно. Просите о снисхождении, может быть, пожалеют. Чай, они тоже люди.

Так и вышло. Офицер, худой и бесцветный, в фуражке с неимоверно высокой тульей в сопровождении переводчика и полицая начали обходить село. Заходили не во все дворы, но к нам пришли. Расспросили о запасах хлеба. Проверили хлев, погреб, побывали на чердаке - взять нечего. (Мама закопала мешок зерна в огороде). Немец пристально посмотрел на маму, погрозил пальцем и изрек:

- Я строго наказывать тех, кто обманываеть или вредить Рейху.

Ушли и больше не возвращались. Правда, весной 1943 года появился полицай. Он снова переписывал скот. Дома был я и старший брат. Он загнал меня на печку, чтобы я не сболтнул чего лишнего.

- Корову мы сдали еще в 1941 году. Держим 10 куриц и 5 уток. Больше ничего нет,кормить нечем, - отчитался брат.

Полицай уже не был таким ревностным, как в начале оккупации. Не стал проверять. Сделал вид, что исполнил свой долг. Направился к выходу, но тут я не выдержал. Как же, брат сказал неправду!

- У нас есть еще два поросенка! – крикнул я с печки.

Дверь захлопнулась. На мои слова не обратили внимания. Наверное, я не очень громко кричал и мои слова не расслышали. Но недолго пришлось огорчаться из-за такой несправедливости. В хату влетел брат с хворостиной и хорошо огрел меня поперек спины. Вечером мама объяснила, что я мог подвести брата под расстрел.

А поросята, подросшие к осени, были подстрелены уже нашими бойцами с приходом Красной Армии. Все-таки польза. Хоть мы и не поживились свининой, зато и врагам не досталось.

 Во время оккупации немцы не свирепствовали в нашем селе, да и полицаи были весьма снисходительными. Угоняли молодежь в Германию, но при желании можно было избежать такой участи. Служащие Управы, а в последнее время и сам староста предупреждали о возможных облавах. Юноши и девушки прятались кто где мог. Мой брат, например, пересиживал это время или в другом селе, или в скирде на поле.

А вот моральное унижение пережить пришлось.

 В первые рождественские праздники многие дезертиры принарядились, важно ходили по селу. Солдатки порой заискивали перед ними в расчете хоть на какую-то защиту.

Однажды и моя мать пригласила в хату бригадира и полицая. Угостила самогоном. Они выпили, закусили и повели разговор:

- Дурак твой Петр. Мы говорили ему - пойдем домой. Что тебе дала советская власть? Тебя раскулачили, в колхозе волам хвосты крутил, жил в нищете.  Не коммунист, не еврей. Может, при новой власти заживем. Так куда там, он же патриот. Ты знаешь, что он сказал? «Я не власть защищаю, а Родину». Сказано -дурак. Ведь за такие слова ему все равно не миновать сталинских лагерей.

Ничего не дало это угощение. Только на душе пакостно. Гости наговорили обидных слов, а помощи никакой не было. Наплакалась мама. Потом она рассказывала, что родители отца в самом деле несправедливо были раскулачены. Они жили не бедно, но и не очень богато. Работников не держали. Управлялись сами. Всю семью сослали на север. Там умер дед. А отец с матерью бежали(строгого контроля не было). В свое село возвращаться не решились. Поселились в степях под Кривым Рогом.

Но вот закончилась оккупация. С приходом Красной Армии все мужчины села были мобилизованы полевым военкоматом. Подросшие за эти годы парни, вроде моего брата, были направлены в учебные подразделения. Некоторые участвовали в боях, служили по семь лет. А остальные попали в штрафные части. Под Кривым Рогом велись затяжные бои. Почти все бывшие дезертиры полегли недалеко от дома.

Вскоре возвратились в село трое из четверых, ушедших на войну вместе с моим отцом. Все они были ранены и стали инвалидами. Не вернулся только отец. С помощью оставшихся в живых фронтовиков нам все же удалось разыскать и получить из военкомата извещение, что отец пал смертью храбрых в бою под Ростовом-на-Дону 21 ноября 1941 года.

В этот же день через 18 лет у меня родился сын. Я с гордостью рассказываю ему о моем отце.