КОНЕЦ "СМУРЫГИНА ДВОРЦА
По утрам управдом Григорий Иванович сидел в домовой конторе и отогревал коченеющие пальцы около гудящей буржуйки.
-- Значит, выезжаете?
-- Стало быть, так.
-- Куда же отмечать?
-- На родину. В Новгородскую.
-- А квартира, значит, пустая?
-- Да уж пустая, позаботьтесь.
-- Что ж заботиться, -- хмурился управдом. -- Заколотим, пусть бог позаботится.
И он гнал дворника за досками и гвоздями.
Потом оба шли в опустевшую квартиру, производили осмотр и заколачивали двери и окна.
Каждый день кто-нибудь выезжал.
Большой, когда-то густо заселенный двор затихал. Пустели квартиры, этажи.
В "Смурыгином дворце" занятыми остались только две квартиры. Давно перестала существовать артель мостовщиков. Не работала кузница. Изредка сам хозяин, придя в мастерскую, копался там, починяя какую-нибудь тележку, и робко звякал ручником.
Страшно стало ходить вечерами мимо пустынных корпусов. Жутью веяло от черных дыр дверей. Оставшиеся жители переезжали ближе к воротам, где еще теплилась жизнь. Все жались друг к другу, кое-как коротая скучные серые дни и долгие бессонные ночи. Сторожей не было, поэтому дежурство у ворот приходилось вести самим жильцам. Строго соблюдая очередь, жильцы выходили дежурить, закутываясь в несколько старых рваных пальто. Выходили по двое, по трое. Мужчины, женщины, молодежь.
С наступлением темноты крепко замыкались квартиры. Двери закрывались на засовы, припирались досками, запирались на французские, английские и обыкновенные замки, закидывались цепочками.
Иногда среди ночи оглушительно гремел колокол. Члены домкомбеда выскакивали во двор. На дворе начиналась беготня и крики. В окнах зажигались огни. Встревоженные жильцы сторожили у дверей, но никто не высовывался на лестницу, Потом тревога затихала, и все опять успокаивалось. А утром двор гудел, обсуждал какой-нибудь новый налет на потребиловку или кражу в квартире.
После отъезда бабушки дед совсем затосковал. Целыми днями спал или просто лежал в кровати, разговаривая сам с собой.
-- Лежишь, так вроде как есть меньше хочется. А ходишь -- аппетит разгуливаешь, а нонче это не годится. На четвертку не разгуляешься, -- бормотал он, по обыкновению не обращая внимания на то, слушают его или нет. -- Разве мыслимо жить человеку на четвертку хлеба?
Иногда дед начинал мечтать, не замечая, что этим раздражает всех.
-- Вот и сейчас бы пшенной каши с маслицем поесть. Чума ж тя возьми! Вот бы Даша догадалась крупки прислать.
-- Не больно шлет, -- сердито обрывала мать, и дед с испугом замолкал.
Бабушка как уехала, так и пропала. Не было ни писем, ни посылки. Но дед ждал. Дед был уверен, что посылка придет, и через некоторое время начинал говорить о том, как придет посылка, как они развернут и найдут там орловские лепешки со сдобой.
Мать молча слушала его бормотанья и хмурилась.
-- Довольно тебе! Иди-ка чай пить, -- обрывала она обычно.
Дед, кряхтя, слезал с кровати.
-- Чай так чай, -- говорил он и, достав из ящика кухонного стола маленькую корочку хлеба, круто посыпал ее солью и пил чай. Пил долго и много, выпивая по нескольку больших кружек.
Когда пошел снег, дырявая крыша "Смурыгина дворца" совсем провалилась. Потолки в квартире покрылись черными сырыми пятнами. Рожновы переполошились.
Дед, обрадовавшись делу, проворно полез на крышу и целый день возился, наколачивая заплаты на проржавевшие листы железа.
Починив крышу, он с Романом вставил рамы и законопатил их паклей. Так приготовились встречать зиму.
-- Теперь бы только дров побольше, -- говорил дед. -- Зиму без горюшка бы прожили, лежи, знай, да бока обогревай.
А в тот день к вечеру пришел Григорий Иванович.
-- Уж не знаю, хорошее скажу или плохое, -- сказал Григорий Иванович и, надев очки, достал из кармана бумажку. -- Вот тут у меня протокол заседания. Правление постановило перевести вас в новую квартиру, потому что в "Смурыгином дворце" жить больше нельзя. Очень он стар.
-- Бог с ней и с новой квартирой, -- сказал дед, переворачиваясь на другой бок. -- Никуда мы, Любаша, не поедем.
-- То есть как же не поедете? Тут постановление. Не имеете права ослушаться.
-- Нам и здесь хорошо. Все равно дом пустует.
-- Не будет пустовать, -- усмехнулся управдом. -- И на это есть постановленьице. На дрова пойдет "Смурыгин дворец".
Пришлось переезжать.
Поселились на первом дворе, в пустовавшей квартире управляющего.
На другой день под воротами появилось объявление:
"Все жильцы дома не старше шестидесяти лет и не моложе пятнадцати обязаны явиться завтра утром в 9 ч. к деревянному флигелю. У кого имеются топоры, пилы или другие инструменты, пусть захватят таковые с собой.
Ровно в девять часов утра грянул вечевой колокол. Из квартир стали вылезать жильцы, неся с собой топоры, ломы, лопаты и пилы.
Никогда не было столько народу у "Смурыгина дворца". Собравшаяся толпа спорила сперва о том, как ломать, потом о том, сколько дров выйдет, потом о том, как их раздавать.
Порешили, что будут давать по количеству печей и работников.
Пришел представитель правления. Вместе с управдомом он долго ходил вокруг дома, примериваясь и тщательно обсуждая, откуда лучше начать разборку дома. Наконец скомандовал: "Начинай!"
Жильцы дружно ринулись ломать. В черные бревенчатые стены вонзились острые иглы ломов. Расковыряли крышу, стали скидывать железо. Посыпалась штукатурка, доски, перекрытия, бревна.
Работали с жаром, подгоняя друг друга. Дым и пыль от штукатурки тучей стояли над домом, а управдом, сидя на стене и размахивая топором, весело покрикивал сверху:
-- Веселее! С дровами будем!
Кряхтел, стонал и охал старый дом, бревна отдирались со скрежетом, неохотно, как пластырь от наболевшей раны.
Наступил полдень, а разобрали только чердак. Работа двигалась плохо.
Тогда, снова посовещавшись, решили валить дом.
Закинули канаты на стену, закрепили их.
-- Раз, два -- дружно! -- крикнули десятки
Рванули веревки. Еще раз рванули.
-- Дружно! Дружно!
Крепкие толстые канаты трещали. Роман тоже тянул изо всех сил и смотрел на дрожащий и раскачивающийся верх стены. Стена качалась, с хлопаньем рвались скрепы, и бревна косились. Потом стена накренилась, оглушительно затрещала и, как живая, поползла вниз.
Когда пыль спала, открывая высокую груду обломков и бревен, Роман увидел вдруг свою комнату, увидел грязные, вылинявшие обои с пятнами там, где стояли кровать и сундук, увидел карту на стене, исчирканную карандашом. Ему показалось, что стены еще теплые. Роман глядел не отрываясь, не замечая, как закрепили веревки на другой стене. Управдом снова скомандовал: "Начинай!" -- и вторая стена, закачавшись, начала валиться. Теперь поползла карта, лопались и трещали обои.
Скоро на месте, где стоял дом, возвышалась сплошная груда бревен, белых от известковой пыли. До позднего вечера ругались жильцы, распределяя дрова и растаскивая их по квартирам.
Роман ходил среди бревен, как среди могил. Ему стало грустно.
Потихоньку прошел в самую середину развалин и, сев на кирпичи, задумался.
-- Дрова тоже! Гниль! -- доносились голоса жильцов, деливших бревна. -- И ломать-то не стоило.
Перепрыгивая с кирпича на кирпич и спотыкаясь, к Роману подобрался человек и остановился в нескольких шагах.
-- Романка! Это ты?
По голосу Роман узнал Иську. Иська подошел ближе и сел рядом.
-- А я как знал, что ты здесь, -- сказал он и, помолчав, спросил: -- Что, жалко?
-- Жалко, -- сказал Роман, довольный, что Иська почувствовал его горе. -- Я родился ведь здесь.
-- Да-а, -- протянул Иська. -- И я хоть не жил здесь, а тоже ведь жалко. Всё ломаем. Разруха потому что.
-- Сволочи, -- сказал Роман и вздохнул.
Иська встрепенулся.
-- Кто сволочи? -- спросил он вдруг.
-- Известно кто! Кто ломает.
Иська тихонько свистнул.
-- Ну, это ты брось. Ломают, потому что нечем жить. Подожди, дай оправимся -- не будем ломать.
-- А когда же оправимся? Все война...
-- Кончится. Да и почему не ломать? Ведь дом-то все равно был старый. Жили-то вы в грязи небось да в сырости. А вот кончим войну, поколотим всех буржуев, тогда сами заживем как господа. Все хорошие квартиры займем. С электричеством будут квартиры, с уборными...
-- Дожидайся, будут!
-- И будут, -- уверенно сказал Иська.
Роман посмотрел на него.
-- Когда же?
-- Когда советская власть окрепнет. Вот вернутся рабочие с фронтов, откроются заводы. Начнут строить новые дома. Да не такие, как теперь, а большие, чтобы всем хватило. В домах паровое отопление будет. Во как!..
Роман засмеялся. Больно интересно выходило.
-- И откуда ты все это знаешь?
-- Слыхал, -- сказал Иська. -- У нас в клубе лекцию читали про будущую жизнь. Профессор читал. Вот ходил бы -- и тоже все знал бы. Верно, Романка, а? Приходи.
-- Неинтересно...
-- Да получше, чем у вашей генеральши было, когда азбуку учили... Ребят у нас много. Весело. А захочешь по-настоящему учиться, в союз молодежи запишешься.
-- Скучно, если лекции...
-- Не только лекции... Да ты приходи в клуб. Не понравится -- уйдешь, а понравится -- будешь ходить. У нас хорошо. Библиотека есть, гимнастикой можешь заниматься, козлы есть.
-- Не знаю, -- сказал Роман нерешительно. -- Может, и приду... Только в клуб, а в союз не буду записываться.
-- И не надо, -- сказал Иська. -- В союз не играть записываются, а работать. Если нет охоты, то не стоит. Союз готовит коммунистов для партии, так что тут желание нужно.
-- А ты?
-- Что я?
-- Ты в союзе?
-- Я в союзе, -- гордо сказал Иська. -- Я хочу быть коммунистом...
Роман встал. Встал и Иська.
-- Пожалуй, приду, -- сказал Роман, прощаясь.
Свободное копирование
