Взяв Богодухов, Дроздовский полк быстро продвинулся дальше на север, и вот здесь, около станции Кириковки, я был контужен и выбыл из строя. В тот день, убийственно жаркий, шла перестрелка между нашим и красным бронепоездом. У красных на бронепоезде были тяжелые морские орудия, и работали на нем матросы. Моя рота находилась в прикрытии при нашем бронепоезде. Красные стреляли очень неудачно. Их снаряды разрывались далеко от их цели, часто возле самого нашего прикрытия. Сейчас я не могу никак с точностью припомнить момент, когда меня контузило. Слышал ли я или не слышал разрыв снаряда, я не помню. Помню только, что я сразу оглох, и все, что происходило передо мною, стало вдруг беззвучным, точно картина в кинематографе. Я встал (мы лежали в цепи), чтобы сказать об этом ротному, но вдруг мне показалось, что земля поднимается быстро на меня. Больше я ничего не помню... Очнулся я на перевязочном пункте уже вечером на станции Богодухов. Меня мучила сильная рвота, и болела голова. Я сначала думал, что это со мной случился солнечный удар. Но доктор определил контузию в правую часть головы. Левая рука и левая нога у меня некоторое время не двигались. Я пролежал в Богодухове несколько дней, все время испытывая отвратительные ощущения головокружения и тошноты. Когда я оправился, то, по распоряжению командовавшего полковника Руммеля, бывшего тогда в Богодухове, был перечислен из строевых в нестроевые для несения службы при эшелоне с вещами нашего полка. А оттуда, узнав о моем образовательном цензе, меня перевели в Отдел военной пропаганды.
Сначала меня назначили лектором при агитопоезде, который продвигался вперед вместе с продвижением Белой армии. Задачей этого поезда была пропаганда против коммунистов во вновь занимаемых местностях и разъяснение программы Добровольческой армии (декларации Деникина). Мне эта работа была очень по душе. Во время моей службы в агитопоезде я побывал в Богодухове, в Кременчуге и в Полтаве и один раз возвращался в Харьков. Во всех этих городах я прочел несколько лекций для публики вообще и для солдат специально. /.../
Когда я увидел, что наш агитопоезд есть, в сущности, разбойный поезд, более дискредитирующий Белую армию, чем пропагандирующий ее идеи, я счел своим гражданским долгом заявить обо всем этом в Главном отделе пропаганды, который находился в Харькове. Для этого я воспользовался первою же своею поездкою туда. Крон был вызван для объяснений. В это время он как раз находился на грабеже горящих эшелонов близ Кременчуга. Мне разрешили до разбора этого дела на поезд не возвращаться и остаться на несколько дней в Харькове. Эти дни я прожил у себя на Бассейной. Следствие, наряженное над Кроном, выяснило, что сообщенное мною не составляло и сотой доли его безобразной деятельности. Он был предан суду, отрешен от должности и, кажется, понес еще какую-то кару, несмотря на могущественных покровителей, которых он имел в верхах Добровольческой армии.
С великой скорбью должен я здесь констатировать тот факт, что деятелей, подобных Крону, в Добровольческой армии -- особенно в ее верхах, в штабах и разных совещаниях при главнокомандующем -- было множество. Они-то, главным образом, и погубили ее дело. Облепившие Деникина черносотенные помещичьи элементы не дали ему осуществить на деле возвещенную в его декларации программу. Они бросились прежде всего возвращать себе свое добро, возвращать его с жадностью, с злобой, с полным забвением интересов России. Особое совещание при Деникине так за целый год и не удосужилось издать земельных распоряжений, хотя бы в малой степени удовлетворяющих требования крестьянства. Не удивительно, что в тылу Добровольческой армии, когда она продвинулась уже за Курск, разгорелся в широчайшей мере пожар махновщины, и пришлось большие воинские части снимать с фронта и отправлять на борьбу с нею. Целые области и даже большие города, как, например, Екатеринослав, оказались в руках махновцев. Так неразумно своекорыстно действовали черносотенные элементы, захватившие огромное влияние в Добровольческой армии, -- действовали тогда, когда в их руках было только полпобеды, только Юг России. Как бы они развернулись, если бы им досталась полная победа и если бы в их руках оказалась вся Россия?..
Не могу передать, как все это мучительно буровило и терзало тогда мою душу.
Фронт деникинской армии, на котором мне пришлось пробыть недолго, наоборот, произвел на меня, в общем, хорошее впечатление (если не считать тех жестокостей над шпионами и коммунистами, о которых я говорил выше). Я никогда не забуду того героического, спокойного мужества добровольцев, свидетелем которого я был сам в кровопролитном пятидневном бою под Богодуховом. "Отчаянную отвагу" добровольцев признавали даже их красные враги. /.../ Но в то время как на фронте, движимые патриотическим чувством люди, усталые, оборванные, по несколько раз раненные, давали пример отчаянной отваги, шли мужественно вперед и клали свои головы, в тылу все больше развивалась гангрена черносотенства и грубого разврата. Лучшие элементы Добровольческой армии постепенно таяли, худшие размножались. Развелось множество исключительно тыловых офицеров, которые прочно присосались к благам земным и позорили армию своими кутежами. Харьков кишел такими офицерами. Появлялись даже в газетах статьи под заглавием: "Прекратите позор!" Но ничто не помогало. При штабах устроились целые толпы "маменькиных сынков" из аристократии, ни разу не нюхавших пороха. И это были большею частию те самые, которые больше всех от победы добровольцев чаяли восстановления своего материального благополучия.
Лишь немного дней после взятия Харькова добровольцами моя душа пребывала в состоянии восторженности и счастья. Скоро это настроение стало все более и более замутняться. Такова уж была судьба всех радостных порывов, пережитых мною за эти последние тяжелые годы...
В агитопоезд я больше не вернулся. Директор моей гимназии Н.Н. Кнорринг, узнав, что я в Харькове, начал хлопотать в Отделе пропаганды, чтобы меня оставили работать в Харькове, так чтобы я мог совмещать работу по пропаганде с работою в гимназии. Его ходатайство было удовлетворено, и я с той поры до самого ухода белых из Харькова остался лектором при харьковском Отделе пропаганды. /.../
Свободное копирование
