Понедельник, 10 сентября
Министр присылает за мной довольно рано, так как турецкий посол Гюсни-паша дал знать, что приедет за ответом на приглашение султана великому князю; я советую министру сказать послу, что он еще не имеет ответа от государя и это его не удивляет ввиду отношения турецкого правительства к православному духовенству в Константинополе, а также высказать ему свое мнение по этому поводу. Дав затем государю точный отчет об этом разговоре, министр имел бы случай вернуться к щекотливому вопросу о плане путешествия цесаревича и доставить косвенно Его Величеству аргументы для противодействия довольно, как говорят, настойчивому желанию его августейшего сына, которого он сам не желал бы огорчать.
Государь возвращает письмо графа Муравьева, привезенное очередным курьером в воскресенье 2 сентября, в день моего отъезда. Письмо это из Берлина от 31 августа/ 12 сентября 1890 г. гласит следующее:
"С последним курьером я имел честь получить депешу от 19 августа и строго личное письмо, в котором ваше превосходительство изволили передать мне повеление государя императора прочесть депешу генералу Каприви. Из вышесказанного письма я усмотрел, что, предписывая мне попытаться получить от канцлера ответ с сообщением о том, что он принял к сведению содержание документа, ваше превосходительство желали избежать проявления мною при этом какой-либо заметной настойчивости. Исходя из проявленного прежде генералом Каприви нерасположения давать что-либо в письменном виде и предвидя, следовательно, возможность отказа, который в таком случае относился бы к императорскому министерству, я во избежание этого счел более удобным действовать от своего имени; тогда отказ относился бы ко мне. Чтобы не придавать заранее моей беседе с канцлером слишком большого значения и не вызвать этим с его стороны подозрительного к ней отношения, я не поехал к нему на другой день по получении корреспонденции, а обратился к нему с просьбой назначить мне день, когда я мог бы исполнить личное к нему поручение вашего превосходительства. Он тотчас же приказал передать мне, что примет меня в понедельник, 27 августа/ 8 сентября, в 2 часа.
Выслушав очень внимательно прочитанное мною донесение, он сказал, что оно очень верно воспроизводит в основных чертах его разговор с вашим превосходительством, и просил меня передать вам его искреннюю признательность за сообщение этого документа. Я воспользовался этой минутой, чтобы сказать ему, что, будучи впервые уполномочен сделать ему политическое сообщение, я был бы ему очень благодарен, если бы ввиду моего скромного положения временного поверенного в делах я получил от него несколько им написанных строк, которые дали бы мне возможность показать министру, что я хорошо выполнил его поручение. "Зачем, я нахожу это совсем ненужным, - сказал мне канцлер, - я твердо решил ничего не писать; вам было поручено прочесть мне донесение, которое я признаю очень верно воспроизводящим те политические взгляды, которыми мы обменялись с г-ном Гирсом; вы это сделали, но обращаться к вам с каким-либо письменным заявлением - нет, я не так силен в политике, как жонглировавший шарами князь Бисмарк; но я человек добросовестный, и вы можете положиться на мою добросовестность".
Видя, что генерал Каприви придает такое значение даже просьбе, с которой я к нему обратился лично от себя, я сказал ему, что, сожалея о его отказе, я считаю необходимым констатировать, что ваше превосходительство мне этого не поручали.
"Я это знаю, - ответил мне канцлер, - г-н Гире не мог бы вам поручить обратиться ко мне с такой просьбой, так как я говорил ему не раз, что решительно отказываюсь давать что-либо письменно касательно нашего обмена мнениями по политическим вопросам". (Пометка Гирса: "Тут какое-либо недоразумение, потому что о письменных обязательствах не было у нас речи".)
Я собирался встать, когда генерал Каприви, заговорив по-немецки, сказал: "Живя много лет в Берлине, вы лучше кого-либо другого знаете, с какими серьезными внутренними затруднениями приходится бороться правительству. Затруднения эти громадны, и если наш монарх жаждет триумфа, то, сглаживая эти трудности, он пожнет на этом поприще лавры, которые увенчают его царствование, каким продолжительным оно бы ни было, большей славой, чем та, которую он мог бы стяжать победами, одержанными на поле брани. Поэтому мы прежде всего желаем мира - вы можете быть в этом уверены".
Я счел нужным ответить генералу, что, со своей стороны, не как дипломат, потому что такого поручения не имею, а как русский человек и просто как частное лицо, я могу его заверить, что партии, якобы желающей, по словам некоторых германских газет, войны, у нас не существует; он очень заблуждается, считая, как и многие здесь, что есть течение в нашем общественном мнении, которое враждебно Германии, что, напротив, желание всей России в этом вопросе, как и в других, полностью совпадают с высочайшей волей нашего августейшего монарха сохранить мир на благо и процветание его подданных".
Вкладываю это письмо в дела строго личные, хранящиеся в порученном моему попечению очень секретном архиве.
Свободное копирование
