Жизнь прожить - не поле перейти!.. - 12

Глава 3

Сейчас, вспоминая тот первый день, когда мы с другом Валерой познакомились с дедом Иваном, и, с интересом и сочувствием, слушали повествование деда о крутых зигзагах его жизненного пути, снова и снова поражался – сколько же горя и страданий может выдержать человеческая душа, какой страшной и злой может быть судьба человека. Конечно же, в тот вечер мы выслушали только небольшую часть исповеди деда Ивана. Постепенно, со временем, вечерами, после полётов или в выходные дни он подробно, обстоятельно поведает нам о своей, такой тяжкой, сломанной судьбе. А в тот день, засидевшись допоздна, набрались-таки бражки, и деду пришлось доводить нас и укладывать в постели (хоть и вкусная у него была бражка, но координацию нам подпортила основательно), зато утром голова не болела. Да ещё дед на завтрак угостил домашней ряженкой (держал двух коров) и в дальнейшем всегда баловал нас домашним молоком.

Наблюдая, как дед Иван общается с нами и проявляет отцовскую заботу о нас, я понял, он ждал нашего появления в его доме и был готов к такой встрече. Когда я спросил об этом у него, он рассмеялся:

– Я уже давно хотел жильцов в своём доме, но только с Украины, чтобы можно было поговорить на родном языке, попеть украинских песен, а найти таких собеседников мне помогла моя приятельница – татарка Айше. Мы с ней дружим уже несколько лет. Сначала она познакомилась с моей Марией, они стали близкими подругами, её квартира совсем рядом, а когда случилась беда и Мария слегла, только её бескорыстная помощь удержала меня на этом свете.

А вечером, когда мы пришли с полётов домой, к нам зашла апа Айше и мы вместе слушали рассказ деда Ивана о его мученическом пути из родной Украины, через Сибирь до Арала.

Сколько лет прошло от той памятной Пасхи 1933-го года, а это более тридцати лет, но боль от воспоминаний о том дне, когда их подвода наконец остановилась возле родного дома и они увидели весь тот разор на их хуторе, как клещами перехватил горло. Он замолчал и сидел какое-то время, молча, прокручивая те воспоминания в своей памяти. Мы сидели, молча, понимая и сочувствуя, прекрасно понимая, как тяжело даются такие воспоминания, когда у человека, в его душе снова оживают все ужасы прошлого.

Когда Иван с родителями появился в помещении правления колхоза, где в это время проходило собрание руководства колхоза и комитета бедняков, им рассказали, что произошло с их родными и, главное, им предложили немедленно и добровольно вступить в колхоз и сдать всё то, что не успели забрать раньше уполномоченные. Разозлённые таким зверским произволом, вся семья категорически от такого предложения (как можно отдать своё, заработанное тяжким трудом, имущество и живность в чужие руки). На собрании их признали куркулями, приговор был скорый и безжалостный – всю остальную их семью принудительно, под конвоем, выслать в Сибирь с полной конфискацией скота и имущества. Сразу же, поспешно, при помощи вооружённого отряда чекистов, а также местных комсомольцев и активистов, загрузили всю их семью в товарняк – и в Сибирь. С собой смогли взять только небольшое количество продуктов, одежду (не всю), постель и кое-что из инструментов (топоры, лопаты и некоторые инструменты для плотницких работ), что очень поможет репрессированным в условиях проживания в Сибири.

Когда их на телегах доставили на большую железнодорожную станцию, то там уже, на запасном пути, находилось несколько товарных вагонов. Через два дня эти вагоны, под пристальным вниманием вооружённого военного конвоя, постепенно загрузили взрослыми, детьми и их нехитрым имуществом, которое смогли собрать  репрессированные перед отправкой этапа в Сибирь. Вагоны заполняли довольно плотно и когда вагоны загрузили, эшелон начал свой страшный путь в Сибирь. Время от времени вагоны догружались на некоторых железнодорожных станциях. Эшелон продвигался не спеша, почти месяц, выживали только тем, что на некоторых остановках меняли на еду что-то из одежды, или из женских украшений. За Уралом, иногда, местные, когда видели в окнах детей, передавали хлеб, варёную картошку или яйца. О врачебном обслуживании не могло быть и речи, из-за нечеловеческих условий жизни и большого скопления народа начались массовые заболевания и смерти. От болезни и голода умерли его и жены родители, хоронить умерших не разрешали, их тела остались где-то на просторах Страны Советов, умерших просто оставляли на остановках.

После остановки на конечной станции этого скорбного пути, их, кто остался в живых и мог стоять на ногах, выстроили. Составили списки и поделили на отряды. Для инвалидов, женщин с детьми и пожилых немощных стариков, были выделены телеги, на которые сложили и имущество. Так колонной, отрядами, в окружении вооружённого конвоя с собаками, начали свой пеший переход к месту расположения концлагеря для репрессированных, который находился в 50-ти километрах от железнодорожной станции. Его начали строить несколько месяцев тому назад сами заключённые, а рядом с лагерем были расположены бараки для принудительного поселения осуждённых по «Постановлению ЦИК и СНК СССР от 7-го августа 1932-го года». Во время этого марша вынуждены были поздно вечером остановиться для ночёвки в тайге. В расчёте на такую ночёвку, на телегах было заготовлено несколько армейских палаток. Для женщин и детей установили палатки, остальные спали под телегами, а с восходом солнца снова колонной, под лай собак к лагерю. Прибывших на место переселенцев, встретил начальник лагеря. Их снова построили, проверили наявность по списку и зачитали правила проживания в поселении.

Бараки, в которых они будут жить, им ещё предстоит достроить и как можно быстрее, чтобы успеть до холодов. Продукты для питания им будут выдавать только при условии выполнения установленных администрацией лагеря нормативов труда. Амбулатория с врачом – в лагере, но вскоре выяснилось, лекарств очень мало. Вынуждены были лечиться только травами и хвоей (этого там было вдоволь). Самым тяжёлым для людей оказался первый год жизни в Сибири, особенно для пожилых людей, очень много из них ушло на вечный покой так далеко от родного края, от родного дома, от могил своих предков. А на третью зиму, от лютых морозов и скудного, некачественного питания заболели оба их сыночка-погодка, вылечить не смогли, их могилки остались в Сибири. С того времени поддерживали друг друга, как могли. После всего перенесённого – детей уже не имели. А пятьдесят пятого им разрешили выехать из Сибири, но назначили местом проживания город Аральск, с обязательным контролем в органах КГБ. Слушая эту страшную исповедь, я снова серьёзно задумался о справедливости и непогрешимости коммунизма, но, мечтая о небе, о полётах, вынужден был хранить эти мысли глубоко в своей душе.