Мы благополучно подымались в гору, гораздо круче пришлось нам спускаться на другой день 8 ноября. Рано поутру выехали и скоро доехали до следующей станции Коби. Тут небольшой домик для путешественников, другой такой же для духанщика, в стороне землянки для ротного командира и для роты, которая сменяется по очереди. В феврале и в марте случаются такие снеговые обвалы или увалы, что зарывают людей и прекращают сообщение на целые недели; тогда никакого средства нет переехать, пока солдаты не очистят заваленного места. Однажды эти обвалы стеснили ложе Терека и заставили течение воды принять более к правому берегу. Это неудобство заставило думать о другом направлении дороги, по коему не мешали бы ни обвалы, ни ущелья Терека; проложена была в горах новая дорога, и начали эту работу, когда барон Г. В. Розен был корпусным командиром на Кавказе.
Услужливый штабс-капитан Черняев, совершенно вроде Максима Максимыча, описанного Лермонтовым в романе "Герой нашего времени", предложил свои услуги, принес детям моим свежего молока и объявил, что имеет повеление от своего начальства проводить нас чрез самые опасные места. Он жалел, что у нас помещение такое тесное и холодное, и очень охотно предложил бы нам свою землянку, если бы она была удобнее, и прибавил: "Впрочем, если не поздно и если вы можете в полчаса собраться в путь, то засветло спустимся; который теперь час?" -- "Двенадцатый в исходе", -- "Так соберитесь, сейчас запрягут лошадей, а я и солдаты мои готовы, одно только условие: чтобы супруга ваша не выходила из коляски, пока не доедем до места".
Запрягли лошадей в пять минут, мы проворно сели в экипажи; штабс-капитан сел на коня; за ним 36 человек солдат пошли ускоренным шагом. Штабс-капитан часто подъезжал к моему тарантасу и вроде доброго Максима Максимыча беседовал и заговаривал о былом времени, когда он служил под начальством А. П. Ермолова. Теперь еще вижу его усмешку, его кавказские замашки, его маленького рыжего коня, который спокойно и смело ступал по самому краю пропасти или по невысокой насыпи из нанесенных небольших камней, положенных на краю дороги, чтобы зимою или в грязную пору экипажи не скатились в бездну. Из-под копыта выбивались камушки в пропасть, тогда стук и гул от падения их раскатывался и повторялся по всей долине, а штабс-капитан спокойно покуривал трубочку, и когда я упрашивал его не ехать по такому опасному месту, то он, улыбаясь, отвечал мне: "Мы и наши кони привыкли к таким местам; случается часто мне одному ездить по этой дороге, кажись, места довольно, а бестия рыжак все тянет к краю да к пропасти, и все, знаете, как-то тут ехать веселее и виднее". Солдаты еще прибавили шагу и приблизились к месту, где семейство осетин поселялось возле дороги единственно с целью, чтобы оказать помощь путешественникам и доставить им убежище в случае непогоды и метели.
Мы подарили несколько монет этим пустынникам, получающим провиант от правительства. Из дому, сложенного из камней и глины, вышел новый седой проводник, представился нам изломанными русскими словами: "Я князь Циклауров, сестру вашу Вольховскую знаю, сына вашего понес на руках, когда они горы переехали". Я пожал руку старику и отблагодарил его по жалобе его на бедность. Когда император Николай, за несколько дней до нашего проезда, на минуту остановился на этом месте, то старик показал ему заслуженную свою саблю с серебряным темляком и сказал: "Темляк есть, а хлеба нету!" На такое лаконичное прошение император приказал отпускать ему провиант пожизненно.
Мы достигли Крестовой горы и остановились; штабс-капитан поднес нам стакан минеральной воды, вкусом приятно кисловатой. День был не ясный, гораздо ниже нас плавали облака по Чертовой долине, тучи другого яруса начали собираться над головою, и пошел пушистый снег большими густыми хлопьями. "Прибавь шагу!"-- скомандовал штабс-капитан; солдаты по ровному месту пустились беглым шагом, кони следовали рысью. Штабс-капитан заметил, что густой снег как будто свету отнимает, и спросил: "Который час теперь на часах ваших?" Я посмотрел -- "двенадцатый в исходе", -- приложил часы к уху-- часы стояли; они стояли уже в Коби. Штабс-капитан стянул брови, заметил, что незаведенные часы нас обманули и что воротиться будет хуже.
Стало смеркаться, когда мы приблизились к Гут-горе: по покатости Гут-горы вела дорога под прямым углом и очень круто. Солдаты веревками и цепями, прикрепленными к дроге и к задней оси, придерживали экипажи, которые, сверх того, были с тормозами. Когда тарантас был спущен до поворота и повернул направо по другой линии прямого угла, то штабс-капитан приказал остановиться, подъехал ко мне и спросил: "Не угодно ли вам посмотреть, как спускается коляска вашей супруги?" Почти отвесно, по скату крутому вела узкая дорога, по одной стороне ее гора как стена, по другой стороне бездонная пропасть. Жена моя не могла думать о себе, она держала на руках дочь и после рассказывала мне, что всеми силами должна была опираться ногами о передний ящик, чтобы самой не выпасть из коляски или не выронить ребенка.
Дорога была нехороша от дождей и от камней, коляска качалась; штабс-капитан грозно вскрикнул: "Не качай коляски!" Один из солдат ответил: "Темно, ваше благородие!" --"А что вам, свечи надо, что ли?" Коляска перестала качаться, ее спускали на руках. Спустившись с Гут-горы, увидели близ дороги огонек на Койшаурской станции. Нам оставалось еще спускаться с Койшаурской горы версты на три. Штабс-капитан спросил команду: "Не устали ли, ребята?"-- "Никак нет-с, ваше благородие, рады стараться!" Однако с караульного поста Койшаурского взяли еще 12 человек в помощь и в совершенной темноте стали спускаться все в прямом направлении. Штабс-капитан безмолвствовал, солдаты тихомолком про себя говорили и ворчали: "Что он задумал ночью переправить такие экипажи и израненного (так называли меня по костылям моим) да маленьких детей! Этого никогда не бывало!" Я объяснил солдатам, что часы надули нас, что нет еще беды никакой, что с таким начальником да с таким конвоем можно безопасно спуститься по всему аду. В это мгновение зазвенела железная цепь под коляской. "Это что?" -- спросил штабс-капитан. "Цепь перетерлась пополам, ваше благородие". -- "Тем лучше!--сказал полубасом штабс-капитан.-- Теперь вам не на что надеяться, как только на самих себя!" Солдаты усердно поддерживали, кто за веревку, кто за рессоры, за ремни. У меня на козлах сидел старый слуга Никифор, присланный родными навстречу до Владикавказа, он указал мне на огни у подошвы горы, где жил окружной начальник князь Авалов; там назначен был ночлег. Признаюсь, неприятно было ехать ночью по такому месту, видеть еще далеко под собою несколько огней и знать, что рядом, вдоль всего спуска, на один шаг от дороги ужасная пропасть, которая поглотила уже много повозок и поклажи. Проезжающие большею частию спускаются или верхом, или пешком и не иначе как днем. Мы доехали в десятом часу вечера.
Штабс-капитан Черняев на руках своих поднял жену мою из коляски и сказал: "Извините, что в такое позднее время провел вас чрез страшные места!" Окружной начальник и жена его не хотели верить глазам своим, когда увидели на крыльце жену мою и четырех детей и в самом деле не на шутку бранили штабс-капитана. С позволением его я созвал в одну шеренгу славных проводников-солдат и каждому сам вручил подарок. Особенно благодарил штабс-капитана. Хозяин и хозяйка радушно и ласково приняли и угостили нас; жена моя и дети крепко устали и истомились, легли отдохнуть. Я вышел на крыльцо, вечер был тихий и теплый; небо очищалось от облаков, местами заиграли звезды, слабо освещавшие горы и долины; все было покрыто какою-то таинственностью; глазу и воображению все представлялись громадные горы, бездонные пропасти, крутые ущелья.
Из грузинского духана переливались звуки русской песни, там пели солдаты, нас проводившие. Шум и гул Терека был заменен нежным журчанием Арагвы, которая текла в двух шагах от окна моего и сладко меня усыпила. Рано поутру проснулся; на крыльце встретил адъютанта Розена, видного собою и хотя дорожного, но одетого щеголем и ехавшего с молодою женою обратно в Петербург. Он сел на коня и пустился догонять карету, которую шестнадцать пар волов влачили в Койшаурскуго гору, Утро было совершенно ясное. Север был отгорожен исполинскими ширмами или перегородкою. Солнце осветило наш вчерашний последний спуск и показало нам новую картину за горой, еще превысокую гору, разноцветные скалы и обрывы, покрытые зеленью высочайшие чинары, дикий виноград, плющ, все в полной зелени, барбарис--все в это осеннее время дышало югом, дышало Грузией. Красоты Койшаурской долины бесчисленны; мне случалось видеть изображения некоторых мест Кавказских гор, даже мастерской кисти, но все это не удовлетворяет, оттого что представляет только отрывок или осколок красоты. Не всем суждено побывать там, но побывавшие, верно, все согласятся со мною, что этот край действительно чудный по природе своей и только недостает в нем жителей, которые умели бы наслаждаться и пользоваться краем.
Свободное копирование
