Письмо 2.
1837 г. Октября 19. Москва.
Принимаюсь опять за печальное повествование.... Горько будет вам услышать некоторые подробности в другом отношении, но историческая верность обязывает меня передать все, как было. В первый день никто не принимался за распоряжения. Между тем дом тотчас был опечатан. В понедельник поутру я узнал об смерти, отправился туда. Он лежал на столе в столовой. Свечи взяли где-то на честное слово. Я старался убедить г. Боголюбова, который колебался из опасений, взяться за хлопоты и вызвался ему на помощь. Князь Дмитрий Владимирович {* - Голицин, тогдашний Московский Генерал-Губернатор} позволил ему вынуть деньги на расходы, но полиция не могла допустить без бумаги, а покойник лежал без гроба. Я поехал к нему с Шевыревым, но не застали его дома. Мы попросили гувернера, чтоб он попросил Князя от нас прислать казенные деньги, кои после ему доставятся. Не успели мы воротиться, как пришло разрешение Обер-Полициймейстера г. Боголюбову. Начались торги гробовщиков перед столовой, и я насилу увел всех наверх, в темную комнату, между кабинетами, чтоб оставить в покое мертвого. Тяжела смерть человеку бессемейному, судя по нашему! Сенат прислал курьеров своих. К вечеру понедельника все уладилось, благодаря г. Боголюбову, который хлопотал один. Весь обряд, и все требования светских приличий были выполнены. Но наше московское начальство распорядиться могло бы лучше, чтоб воздать честь мужу государственному. -- На вынос, 7 Октября, в четверг, приехали Сенаторы Нечаев, Писарев, Яковлев, Озеров, Граф Строганов {** - Граф Сергей Григорьевич, попечитель московского учебного округа} и сенатские секретари, по наряду. В церкви их уже не было. В грустном расположении стоял я у гроба. Дмитриев отжил свой век, он прошел с честью свое поприще, исполнил свое назначение, -- но тяжело было видеть его в гробе, Мы как-то привыкли видеть в нем и Карамзина, и Державина, и Богдановича; он был для нас представителем лучшего времени, когда литература наша была чище, благороднее, прекраснее. Что скажет он Карамзину на его вопрос о теперешнем ее состоянии? Мерзость запустения на месте святе, купующие и продающие, и нет бича-изгонителя, и какие виды в будущем! Отпевание совершал Филарет. Приехал Князь Дмитрий Владимирович. Проповедь сказал приходский священник. В церкви были из нашего звания Шевырев, Баратынский, Макаров, Андросов, Шаликов, Павлов, Давыдов, и только. Профессоров только четверо (т. е, Шевырев, я, Давыдов и Морошкин), студентов пятеро. Каченовский не умел распорядиться лучше. Люди плакали горько. Поставили гроб на дроги и стали по сторонам сенатские курьеры, за кисти держались квартальные, ордена понесли секретари, почти без ассистентов. Похоронили в Донском монастыре. Там встретил опять Граф Строганов. -- Опустили в землю, и нет его совсем! Человек почтенный, -- особенно когда в теперешнем отдалении, не видать человеческих слабостей! В ранге Действительного Тайного Советника, он любил литературу; с тремя звездами, он приезжал во всякое ученое собрание; Министр Юстиции, он оставил после себя только шестьсот родовых душ; русский помещик -- без долгов; поэт -- умолкнувший во-время; старик, с которым всегда приятно было проводить время, приветливый, ласковый. Да почиет в мире прах его! а имя его останется навсегда незабвенным в истории русской литературы.
Свободное копирование
