В следующем году, в первых днях июня, я отправился в Петербург для свидания с двоюродной сестрой моею Анною Николаевною Смирновой и другом моим Карамзиным. Приятно мне было в то же время принести и сердечную благодарность мою государю за оказанные милости мне и моим племянникам. Я нашел Карамзина в Сарском Селе. Государь, по особенному к нему благоволению, назначил ему с семейством его два китайских домика, которые и были занимаемы с начала весны до глубокой осени. Не стану описывать первых минут нашего свидания: кто знает дружбу, тот и без меня поймет наши чувства. Переночевав у него, я приехал поутру в Петербург, и тотчас отправил к Обер-Каммергеру А. Л. Нарышкину письмо, в коем прошу его исходатайствовать мне позволение представиться Императору и обеим Императрицам. Но на другой день, прежде, нежели дошло мое письмо, Государь изволил прибыть в столицу, и я удостоился получить приглашение к обеденному столу на Каменный Остров.
Нечаянное появление мое во дворце изумило всех приглашенных к столу. Никто из них не знал об моем приезде. Государь, вступя с Императрицею в приемную комнату, с ласковым видом изволил мне попенять, для чего я не хотел идти в Сарскосельский сад, чтоб не встретиться с ним до представления: "такие чины примолвил Его Величество, не у места между Семеновскими сослуживцами." Я догадался, что эту милость доставила мне нескромность, или искренность, моего друга. После же обеденного стола Государь, откланявшись гостям и проходя мимо меня, изволил сказать мне: "просим же вперед не спесивиться".
Во всю бытность мою в Петербурге император благоволил оказывать мне милости, необыкновенные для частного человека. В Сарском Селе мне был отведен для временного житья один из китайских домиков (IV) в ближайшем соседстве с Карамзиным. С наступлением же июля 22 числа, тезоименитства вдовствующей императрицы, празднуемого всегда в Петергофе, по высочайшему повелению приготовлены были там для меня покои в дворцовом доме, назначенном для помещения членов Государственного совета.
Право гражданства, полученное мною в китайском поселении, доставило мне удовольствие быть чаще в Сарском Селе и проводить по нескольку дней сряду вместе с Карамзиным. Наши домики разделяемы были одним только садиком, чрез который мы друг к другу ходили.
Всякое утро он, отправляясь в придворный сад, захаживал ко мне и заставал меня еще в постели. В саду он почти всегда встречался с Государем и ходил с ним по большой аллее, прозванной августейшим хозяином зеленым кабинетом. По возвращении с прогулки Карамзин выкуривал трубку табаку и пил кофий с своим семейством. Потом уходил в кабинет и возвращался к нам уже в исходе четвертого часа, прямо к обеду. После стола он садился в кресла дремать или читать заграничные ведомости; потом, сделав еще прогулку, проводил вечер с соседями или короткими приятелями. В числе последних чаще других бывали В. А. Жуковский и старший Тургенев.
Сколь ни приятно для меня было жить почти под одною кровлею с старинным, единственным моим другом, слушать его и восхищаться чертами прекрасной души его, любоваться его и славою и домашним счастием; признаюсь, однако ж, что ни одного тогдашнего утра и вечера не мог я сравнить с теми, кои мы проваживали в Москве, один на один, когда Карамзин, еще до первой женитьбы своей, жил на Никольской улице, в четырех маленьких покоях, в нижнем этаже. Здесь я бывал с ним по нескольку дней неразлучным, но не помню, чтоб хотя четверть часа мы были без свидетелей. Казалось, будто мы встречались все мимоходом. Двор, изредка и слегка история, городские вести были единственным предметом наших бесед, и сердце мое ни однажды не было спрошено его сердцем. Я уверен был и тогда в его любви, а чувствовал грусть и не мог вполне быть довольным (V).
Пребывание мое в Сарском Селе заставило многих думать при дворе и в городе, что я буду опять министром юстиции или просвещения, несмотря на то, что оба министра были в наличности и здравы духом и телом. Уже некоторые из запасливых на всякий случай чиновников и даже высших особ закидывали мне поклоны и визитные карты. Я сожалел от себя о напрасном их беспокойстве и скоро вывел их из заблуждения, ибо августа девятого числа отправился в Москву, простясь с любезным Карамзиным и со всеми любимцами и докучателями фортуны.
Наступил час проститься и с тобою, читатель. Скажу еще несколько слов и положу перо. Кроме общего всем жребия - потери родителей, братьев, сестер и двух посторонних, но столь же близких к моему сердцу, вовсю жизнь мою, с лишком шестидесятилетнюю, я не испытал другого несчастия (VI). Чаще был весел, чем печален, хотя по наружности и кажусь задумчивым. Никогда не был богат и никогда не вздыхал о богатстве. Между тем состояние мое все улучшалось и достаточно стало для удовлетворения небольших прихотей моих. Без покровителей, без происков, без нахальных требований счастлив был в чинах и отличиях, и все это, кроме чистейшей благодарности, ничего мне не стоило. На тринадцатом году оторван был от ученья и достиг некоторой известности в кругу наших словесников.
Теперь, став зрителем только малого позорища, я уподобляю остаток дней моих сладкой дремоте, предшественнице того таинственного дня, который, вероятно, уже близок.
Будем же, сложа руки, с покорством и умилением, ожидать его и благодарить провидение.
КОНЕЦ
ТРЕТЬЕЙ И ПОСЛЕДНЕЙ ЧАСТИ
Москва, 1825 г., апреля 9 дня.
Свободное копирование
