Голгофа - 22

16
 День за днем истекал 1941 год. Зима удивляла обильным снегопадом и сильными морозами и огорчала ежедневными сводками Совинформбюро. Мы спрашивали маму, будем ли встречать Новый год. Мама отвечала, что не до праздников вообще-то, но как-нибудь отметим наступление 1942 года.
 И вот однажды, в декабре, позывные сигналы Совинформбюро, казалось нам, прозвучали особо настойчиво. Из рупора радиотарелки раздался торжественно-ликующий голос диктора Левитана. Да не как обычно: «Передаём сводку Совинформбюро», а прозвучало и не один раз: «Говорит Москва! Говорит Москва! Говорит Москва!» И мы, к нашей великой радости, услышали то, что давно ждали - началось контрнаступление Красной армии и немцев погнали от Москвы, и враг несёт большие потери…
Мы, толком не одевшись, выбежали на улицу. Со всех сторон народ бежал к конторе. Люди смеялись и поздравляли друг друга. Из раструба уличного репродуктора звучала музыка. На улице под звуки этой музыки стихийно организовался митинг.
Поднявшись на крыльцо конторы, секретарь парторганизации, раскрасневшийся от быстрой ходьбы, в спешке так и не застегнувший полушубка, поздравлял жителей посёлка с великой радостью и призывал, как только можно лучше трудиться, и подписываться на новый военный заем и объявил, что сам подписывается на два оклада.
 Контора заполнилась рабочими совхоза, и подписной лист украсился их фамилиями. К столу пробилась старушка.
- Миколка! Миколка! - привлекла она внимание к себе секретаря. - Сынок, а нельзя ли ценности сдавать на войну?
- Можно, конечно. А у тебя ценностей-то – одна твоя старость, - сострил секретарь.
- Коли не знаешь, так не зубоскаль! – не обидевшись на глупые слова секретаря, старушка ушла, но вскоре вернулась, крикнула, будто приказала:
– Пиши! Анастасия Агафоновна сдаёт на войну три серебряных георгиевских креста, что от мужика остались, да ещё пять золотых червонцев, что берегла на чёрный день. Пиши, пиши, что уставился!?
 К вечеру в конторе на столе секретаря парторганизации стояла посудина, наполненная вперемешку с георгиевскими крестами золотыми червонцами, золотыми кольцами и серьгами. Секретарь составил список пожертвователей, отметил против каждой фамилии, кто что принёс, заставил каждого расписаться. Ценности упрятал в сейф, а ключ от сейфа повесил себе на шею. Как заметили старухи: «Вместо креста». Секретарь особо благодарил стариков за сданные ими награды – георгиевские кресты.
 На этом праздник и закончился. Через неделю в совхозе состоялось торжество: приехало большое начальство - секретарь райкома, с ним уполномоченный из органов и журналист из газеты. Жителей посёлка собрали в клубе. Секретарь райкома держал речь перед народом, и закончил её словами:
- Мы благодарим вас за сознательность, за помощь Красной армии, и надеемся, что среди вас нет людей затаивших ценности, которые так нужны сегодня родине!
 Потом взял слово уполномоченный. Он помолчал немного. Поправил портупею, оперся левой рукой на край стола, покрытого красной материей, правую положил на кобуру нагана, висевшего на поясном ремне, как раз под рукой, и обратился к народу:
- Радостно осознавать, что вы, простые труженики тыла, добровольно подписались на военный заем. На эти деньги будут строиться танки и самолёты. Эти деньги будут воевать с фашистами. Низкий поклон старикам за то, что сохранили ценности и передали их государству. Это – неоценимая помощь.
По клубу пронесся одобрительный говорок.
- Мы, власть, надеемся, - продолжал уполномоченный, что в фонд обороны вы сдали все ценности, ничего не утаили. Только враги в такое время, когда наша партия, весь наш народ под руководством великого товарища Сталина бьются с фашистами, могут утаивать ценности. Я обращаюсь к вам, если узнаете, что кто-то утаил ценности, то немедленно сообщите о таком факте властям! Пособников врагов мы будем строго карать!
В зале наступила гробовая тишина.
- Вот те, бабушка, и Юрьев день! – во весь голос произнесла Анастасия Агафоновна. – Ты гляди-ка, как повернул! Мы-то от всей души! А он накось, что выдумал? Кто не всё отдал, тот по его словам уже и враг! Ишь ты, какой мудрый! Говори, да не заговаривайся! Тебя ещё на свете не было, вон и усов-то нет, а мы с германцами в четырнадцатом году воевали, революцию делали, нужду терпели и гибли. Ах, ты! Жеребец ты необъезженный, кот ты драный, тебе врагов не среди стариков искать, а на фронте быть надобно!
 После таких слов народ грохнул таким хохотом, что стёкла в окнах зазвенели. Уполномоченный замолк, сник и сел за стол. Положение пытался исправить секретарь райкома:
- Граждане! Вы слова уполномоченного не так поняли! Наш чекист не то хотел сказать…
Но ему не дали договорить. Из зала раздались возгласы:
- Знамо, не то! Он всё врагов ищет. Враг в его голове сидит. Пусть в ней поковыряется!
В зале опять засмеялись.
- Анастасия Агафоновна! – обратился к старушке секретарь. – Ну, ты как старая партизанка понять-то должна…
- Понимаю, понимаю! - прервала она его, - всё понимаю. Лучше скажи, когда этого шустрика на фронт отправят? Для страха у нас в районе есть старики-чекисты, небось, Гришку-то бобыля помнишь! Он ещё в гражданскую войну и опосля в наших краях пужал народ. Вот его и определи пужалом. Он и с виду подходит. А молодого своего шустрика на фронт спроводи!
Опять раздался смех. Уполномоченный совсем стушевался и покинул сцену. Анастасия Агафоновна продолжала язвить:
- Вон, гляди, твой пужало утёк! Может, и не догонишь!
- Ну, Агафоновна, сладу с тобой нет, какой ты была в молодости, такой и осталась! Да угомонись ты! – давясь от смеха, уговаривал её секретарь.
 Из клуба жители посёлка расходились довольные и посмеивались тому, как бабка отчихвостила молодого да раннего. Начальство проводили с добрыми напутствиями и разошлись по домам.
 В санях, оборонившись от мороза тулупом, начальник увещевал уполномоченного:
- Ты не обижайся на бабку. Она у нас знаменитая: вместе с мужем, героем войны четырнадцатого года, громила беляков, Советскую власть устанавливала. Муж-то её в большевики записался ещё на фронте, бил белых, ордена революционного удостоен был. После ранения долечиваться домой прибыл. Всё бы хорошо: Советскую власть в селе установил, надеялись на него и комиссары, и бедняки, да беда случилась: налетела банда. В числе бандюков и местные были. Схватили бабкиного мужика, да и казнили прилюдно. Пограбили село, но далеко не ушли. Анастасия, пока бандиты грабежом занимались, прихватила карабин мужа и с тремя свояками в тайгу в засаду подалась. Дождались они на лесной дороге в глухомани обидчиков и перебили всех - что же им не перебить было: все охотники. Анастасия ловким стрелком была - белку в глаз била из шомполки . С тех пор, пока ей здоровье позволяло, верховодила в селе. Председателем сельсовета была. Эх, парень! Знать надо наших людей. Обвыкай. Это тебе – не Москва. Тут всё друг про дружку знают. И в обиду не дают ни себя, ни друзей. Так-то, дорогой!
Потом обратился к газетчику:
- Распиши в газете почин бабки! Хорошее дело она придумала. Только о речах её язвительных ни слова, понял!
 Через некоторое время с почтой прислали краевую газету. В ней журналист описал подвиги Анастасии Агафоновны, а главное, о её почине – сборе ценностей в Фонд помощи фронту. Статья заканчивалась словами: «Поступайте так, как поступила патриотка Анастасия Агафоновна!»
 В ту зиму по сибирским сёлам было собрано ценностей не один пуд, и все благодаря «вредной» на язык бабке. Да еще слух дошёл до поселка, что молодой чекист добровольно отказался от брони и ушёл на фронт: видно, совесть заела после бабкиных речей. А может, давно на фронт хотел, да не отпускали, а тут случай такой – опозорился.