Я уже говорил, что Новиков был очень щепетилен и не мог отказывать в просьбах о приеме на службу; несколько таких лиц, поступивших по просьбе, подвизались и в этот сезон. Из них я помню только г-жу Пащенко, жену бывшего опернаго антрепренера и г-жу, кажется, Милову, сестру Лелева. Последнюю я встретил в 1893 г. в Чернигове, где она служила в составе драматической труппы Лелева, под фамилией Пушкиной, занимая, амплуа драматической актрисы. Не смотря на громадный состав труппы и разнообразие репертуара, дела Новикова шли плохо и он обратился к артисту Императорских театров Павлу Васильевичу Васильеву, с предложением прибыть на несколько спектаклей. Это приглашение было вызвано еще и тем, что г. Дюков пригласил в свой театр на гастроли артиста Императорских театров,-- Шумского. Одновременное присутствие двух таких крупных величин, имевших игратьв двух, конкурирующих между собою, театрах, сильно заинтересовало публику. Особенно волновались завсегдатаи обоих театров, спорили не о том, кто из гастролеров лучший артист, а лишь об одном: "чья возьмет"?
Победил на этот раз Васильев: Шумский выступил в "Воробушках", Павел Васильевич в "Свадьбе Кречинского". Успех Васильева, в роли Расплюева, был громадный, успех Шумского, в роли Телятева, был посредственный, Здесь кстати будет сделать маленькое отступление и сказать два слова о Шумском. Этот замечательный артист и любимец Московской публики, в провинции, насколько мне известно, никогда крупнаго успеха не имел и в материальном отношении являлся для антрепренеров убыточным гастролером. Объясняю я это тем, что Шумский не был артист для гастролей; чтобы понимать Шумского, надо было к нему привыкнуть, привыкнуть не только к игре, но и к произношению. За короткое гастрольное время это было невозможно; только москвичи, постоянно смотревшие Шумского, могли судить о нем верно, как об артисте. Харьковцы, после первого его выхода, упрекали его в шарже, к чему были некоторые основания. В финале первого акта, где Телятев, уходя, берет с собой разныя вещи, Шумский захватил и четыре стула; это очень не понравилось, как выходка, недостойная серьезнаго артиста, каким считался Шумский. Конечно, не этот легкий шарж был причиной посредственного только успеха Шумского, а данное мною выше объяснение. Павел Васильев, выступив в роли Расплюева, имел колоссальный успех, не смотря на то, что выступил он вскоре после полезни, нервнаго удара, поразившего слегка и его язык.
Васильев, исполняя Расплюева, почти не говорил, слышны были только отдельныя слова, изредка произносились целыя фразы, но что это была за высоко-художественная игра? Много Расплюевых видел я на своем веку, видел я в этой роли выдающихся артистов, но такого исполнителя как Павел Васильев мне видеть не приходилось, да и вряд-ли когда-либо и придется. Не рецензию пишу я сейчас, а все-же не могу воздержаться, чтоб не упомянуть о сцене Расплюева с Федором во втором акте, после ухода Кречинского. Эту сцену Васильев вел минуть пять и почти без слов; изредка прорывалось: "Федор! Федорушка! Пусти"! но что за игра, что за мимика! Ничего выше этого я себе представить не могу; в исполнении Васильева,-- Расплюева понимали без слов! С тех пор уже прошло больше двадцати лет, но впечатление, произведенное на меня Васильевым, было, надо полагать, очень сильное, если я и сейчас не могу спокойно об этом вспомнить. После "Свадьбы Кречинского" для Васильева была поставлена пьеса какого-то неведомаго автора (не то Ващенко, не то Захарченко, а может быть и Ващенко-Захарченко), под названием "Смерть Кречинского". Пьеса эта, написанная ужасным языком, имела значение только из-за роли Расплюева в исполнении Васильева. Является он только в одном акте (во втором), но из-за этого одного акта публика терпеливо просиживала целый вечер. К концу гастрольных спектаклей Васильева обе пьесы, и "Свадьба Кречинского", и "Смерть Кречинского", ставились в один вечер, но из последней пьесы шел только второй акт. Кроме роли Расплюева, Васильев с громадным успехом выступал еще в ролях Любима Торцова и Бальзаминова. При постановке "Бедность не порок" произошел случай, который мог иметь для Новикова очень печальныя последствия. Не успел Любим Торцов улечься на кровати Мити, как кровать эта с треском провалилась и Васильев очутился на полу. Публика, обыкновенно в таких случаях подымающая смех и шум, на сей раз осталась совершенно спокойной, как будто на сцене ничего и не произошло. Факт этот может быть объясним только тем глубоким уважением, с которым публика относилась к артисту. Когда акт окончился и Васильев вошел в уборную, он в первый момент заявил, что дальше играть не будет и что умышленно поставили такую кровать с целью устроить ему скандал. Как ни доказывал Новиков, что умысла здесь быть не могло, но Васильев стоял на своем и только вмешательство театральных завсегдатаев, успокоило наконец артиста, который сменил гнев на милость и пьеса была окончена. Долго после этого над Васильевым шутили, говоря, что в "Бедности не порок" он "провалился" При Васильеве выступала как-то раз и дочь его в 2-х актной комедии "До поры, до времени". Играла она слабо, но, из уважения к отцу, дебютантку принимали довольно снисходительно. Надо думать, что сам Васильев признал дебют своей дочери неудачным, так как в Харькове она больше не выступала; посвятила-да она себя впоследствии сцене -- не знаю!
Свободное копирование
