***
Зимой мы переехали в большую квартиру на Эльстерштрассе в Лейпциге, которую Арман изящно меблировал.
1 января 1883 г. Захер-Мазох отпраздновал двадцатипятилетний юбилей своей литературной деятельности. Арман употребил все силы, чтобы как можно более блестяще обставить этот юбилей, и влез даже в долги.
М-м Адан писала мне, что выхлопотала для моего мужа орден Почетного легиона, он получил много знаков отличия из других стран. В этот день наш дом до такой степени наполнился подношениями и людьми, пришедшими поздравить Захер-Махоза, что у меня закружилась голова.
27 января, накануне дня рождения Захер-Мазоха, у нас был большой обед, а 29 января утром он пришел ко мне в комнату и заявил, что велел увезти его и Сашины вещи ввиду того, что они оба покидают меня. Я, впрочем, могу выбрать между ним и Арманом, но больше он не потерпит присутствия моего любовника.
Арман находился в затруднительных денежных обстоятельствах и не был в состоянии удовлетворять постоянные требования Захер-Мазоха.
Он обратился к своей семье с просьбой доставить ему средства, и ему обещали дать для журнала значительную сумму, кажется, 100000 фр. Его отец приезжал по этому поводу в Лейпциг и сообщил о своем намерении Захер-Мазоху. Но тот вышел из терпения, так как, по его мнению, деньги слишком долго не высылались, и в порыве скверного настроения написал отцу Армана, что отказывается от ведения журнала. Семья Армана, считавшая дело очень серьезным, а Захер-Мазоха человеком, которому можно вполне доверять, усомнилась в этом и вязала свое слово назад.
Захер-Мазох сам попался на свою удочку, -- и нам пришлось претерпеть все последствия этого.
Я предоставила ему возможность уехать.
Я расплатилась с моими двумя служанками и просила их тотчас же уйти. Я была одна, когда Лина и Митчи вернулись из школы. Они увидели наполовину пустую комнату, место, где стояла Сашина кровать, игрушек его не было в комнате, и сам он не вернулся из школы, не было больше прислуги, и мама сама готовила в кухне обед. Сколько вопросов зародилось в их головках, на которые их детский ум не находил ответа и которые тем не менее отравляли их юность! Боязливо и робко прижимались они друг к другу, точно пред невидимой опасностью, но не смели задавать мне вопросов прямо и только следили за мной взглядом, как верные собачонки, боявшиеся потерять следы своего хозяина. Лине было двенадцать лет; многое могло заставить ее задуматься. Как мне хотелось узнать ее мысли! Но она никогда не была откровенна со мной, а я никогда не пыталась проникнуть в запертую дверь.
В один прекрасный день Лина тоже не вернулась из школы.
Итак, мы остались вдвоем с моим смуглым сынишкой. О нем мне нечего было беспокоиться: чем больше другие отдалялись от матери, тем больше он цеплялся за меня и был счастлив, что наконец мама принадлежала ему одному.
Несколько недель спустя Саша заболел, и отец прислал спросить меня, не хочу ли я взять его к себе.
Хотела ли я!
Когда его принесли, ребенок бросился ко мне на шею и, целуя меня своими горячими, лихорадочными губами, воскликнул:
-- О, моя мамочка!..
Свободное копирование
