Катерина уже несколько месяцев тому назад порвала с Ж***, так как он ей надоел и она объявила ему отставку. До нашего отъезда в Вену до нас дошли слухи о мошеннических проделках его и его матери. То, что мой муж писал мне в Вену, подтверждало ни слухи.
Тотчас по возвращении в Грац Катерина возобновила отношения с Ж***. Она как можно чаще показывалась с ним, и я, кажется, не ошибусь, сказав, что она доставила ему средства, чтобы уехать из Граца.
По этому поводу Леопольд сказал ей однажды:
-- Послушай, Катерина, тебе следовало бы обратить внимание на твои отношения к Ж***. Он очень скомпрометирован своей матерью.
Она презрительно посмотрела на него.
-- Если ты смотришь на вещи с точки зрения проходимцев, то ты прав; но это не в моем обыкновении.
-- Но ведь есть случаи...
Катерина резко прервала его:
-- Оставь меня в покое! Детей не спрашивают, от каких родителей они желают родиться... а некоторые дураки приписывают им ответственность за родителей. Удивляюсь, что ты присоединяешься к их числу. Не находишь ли ты, что если б мы могли выбирать себе родителей, то, вероятно, постарались бы выбрать их получше в некоторых случаях. Я-то наверное!
-- Ты ведь не знаешь, не участвовал ли Ж*** в мошенничествах своей матери?
-- Это было бы так же неудивительно, как если б твои сыновья наследовали твой талант. Это было бы чрезвычайно приятно, но это не была бы их заслуга. Если Ж*** мазурик, то этим он обязан своим родителям. Люди, обладающие физическими или нравственными пороками, не должны были бы иметь детей.
-- У тебя удивительные взгляды!
-- У каждого те взгляды, которые вырабатывает его жизненный опыт... Мне не повезло в отношении родителей.
-- Когда у тебя будут дети, ты точно так же будешь любить их, несмотря на их недостатки.
-- Боже, до чего ты глуп! Кто говорит о том, следует ли их любить или нет, если они уже существуют? Не производить их, вот в чем вопрос. По-моему, это преступление -- производить на свет детей, если мы не в состоянии обеспечить им средства к существованию, здоровье и здравый смысл. Да и то!..
-- С такими принципами человеческая порода не долго существовала бы!
-- Ну, так что же!
Я была довольна, что вопрос этот разбирался, и в свою очередь сказала:
-- Катерина права. Девяносто раз из ста рождение детей зависит от недостатка сознания, от легкомыслия.
-- Как ты можешь говорить это, Ванда? Ты, такая счастливая мать!
-- Если я и счастлива, это еще не значит, что дети тоже будут счастливы. Какое же это счастье -- вечный страх, который я испытываю относительно их будущности! Узнав жизнь, как я ее узнала, я не должна была иметь детей. Мое сердце сжимается при мысли, каким глупым и жестоким случайностям они могут подвергнуться. Я чувствую себя такой виновной перед ними, что день и ночь только и думаю, как бы сделать их счастливыми, чтобы хоть сколько-нибудь вознаградить за то зло, которое я сделала, произведя их на свет.
Мой муж глядел на меня с изумлением.
-- Да, да... смотри на меня! Мы были удивительно беспечны, родив детей!
Катерина уже ушла. Было уже поздно, и мы сидели одни возле уснувших детей.
Леопольд некоторое время молчал, затем обратился ко мне:
-- Ради Бога, откуда у тебя такие грустные и безнадежные мысли? Я не вижу будущность детей в таких мрачных красках.
-- Потому что ты видишь только одно: "Венеру и мехах" -- и не замечаешь жизнь такой, как она есть! В каком положении мы находимся? Мы не знаем сего дня, будет ли у нас завтра что поесть. Так было уже в продолжение многих лет, так будет и впредь" Много чудных вещей впоследствии, а пока -- голая нищета. Имели ли мы право подвергать этому детей?
Я вся дрожала от волнения и плохо сдержанного -- раздражения.
Незадолго перед тем, как он уезжал в Вену читать свои лекции, он более двух месяцев не писал ни строчки, потому что я отказалась написать бесстыдное письмо одному берлинскому депутату, богатому помещику с предложением отдаться ему. Леопольд был уже в продолжение нескольких лет в переписке с Г***, и тот как-то намекнул, что он отличается свойствами "грека" из "Венеры в мехах"; из этого следовало, что я должна была сделаться его любовницей, а так как я упорствовала в своем отказе даже после того, как он угрожал написать это письмо от моего имени, он наказал меня, перестав окончательно работать. И если бы не подвернулась эта поездка в Вену, он продолжал бы не работать до тех пор, пока меня не сломила бы нужда и я не подчинилась бы его воле. Да, он обладал безошибочным способом заставить меня покориться, и у него хватило силы пользоваться им.
Я вспомнила обо всем этом, и под влиянием безумного страха перед будущим мне хотелось еще многое высказать ему.
-- Ты погубишь нас всех с твоей "Венерой в мехах".
-- Почему это?
-- Потому что ты не знаешь никакого удержа, ты сам не понимаешь, чего требуешь от меня, и не подозреваешь к чему приведет нас страсть.
Одно мгновение он был как будто тронут, но вскоре заметил мне:
-- Ах, это все твои старые мысли. Все, что ни случится в "Венере в мехах", будет зависеть от тебя. Я, в сущности, буду только твоим рабом и не буду иметь права голоса. Если дело примет плохой оборот, это будет твоя вина, а нисколько не моя.
К чему говорить ему, к чему обнажать перед ним мою наболевшую душу?.. Он ничего не понимал. Чтобы понять, он должен был бы любить меня другой любовью.
Свободное копирование
