Между тем войско находилось в трудном положении. От чрезвычайных жаров и употребления плодов появились в оном болезни, и сего несчастия ничем другим отвратить было не можно, кроме запрещения привозить фрукты, для чего поставлены были везде караулы. Лошади, верблюды и быки большею частию попадали от недостатка в фураже, ибо трава была почти вся или вытравлена, или выгорела, а напоследок сделалась и вредною по серному свойству земли; притом же наступила ненастливая погода и дожди. Посему граф дал повеление немедленно выступить к Шамахе, которая хотя не далее была как верст на 15, однако переход сей за недостатком лошадей, верблюдов и волов для перевозки тяжестей был очень затруднителен.
Дядя Мустафы-хана Гасим-хан, человек престарелый, по опасности от своего племянника жил у шакинского хана. Узнавши о бегстве Мустафы, прибыл в Шамаху и заступил его место. -- Сей престарелый хан вышел на встретение войску и с предложением подданства своего России сам ввел главнокомандующего в крепость. Граф весьма был доволен поступком сего хана и тут же торжественно поздравил его действительным владетелем Шамахи, который с своей стороны в собрании всего войска дал присягу в верности подданства. Ему поднесены были в дар на большом серебряном блюде золотые и серебряные деньги, равно другие знатные подарки. Сия церемония сопровождаема была пушечною и ружейною пальбою. -- По тамошнему обыкновению дети во весь день кричали провозглашение Гасим-хана владетелем, а вечером как лагерь, так и город были иллюминованы. {При сем прилагается точный вид церемониала.}
Отсюда главнокомандующий отправил часть войска к Гандже под начальством генерала Булгакова в помощь царю Ираклию, который, как выше сказано, желал отмстить бедствие своего отечества и впервые пошел противу ганджинского хана, который был путеуказателем шаховым войскам и с своими войсками находился всегда впереди. Архиепископ и посланник Ираклия отправились с теми же войсками. По выходе их возвратился и мой господин из своего посольства с некоторыми данными ему там в подарок вещами, для которых, собственно, он и ездил. Во-первых, я объяснил ему о претерпенных мною трудностях и нуждах, ибо он при отъезде своем не оставил мне на пропитание ни копейки; а потом о приглашении грузинского посланника и доктора и даже показал ко мне их письма, несмотря на то, сколько много написано было в них на счет его неприятного.
-- Мушкурские армяне подтвердили ему как то, что письма сии действительно справедливы, так и то, что сигнагский армянин еще во время его ареста приглашал меня ехать с ним с обещанием знатных наград, о чем было молчано по собственному моему великодушию, чтоб при его несчастии не причинять ему нового огорчения. -- Г. С., приняв на себя всегда готовый у него на таковые случаи вид, дал мне почувствовать, что я опять впал в заблуждение и стал жалеть обо мне. Потом вновь наговорил мне множество нелепых обещаний и убедительным тоном, изъявляющим истинное и совершенное во мне участие и расположение ко всему для меня доброму, советовал и даже просил меня потерпеть только до возвращения в Россию. Сими последними словами он более всего мог меня обезоружить, заставить отказаться от путешествия в Сигнах и остаться при нем.
Свободное копирование
