Колыбель сатаны - 3

Самым ценным предметом в зеленом металлическом сундучке, купленном мною, оказалась тетрадь в темной обложке, уже достаточно потрепанной временем. Подлинные записи, сделанные рукой Оссендовского о его жизненном пути.

«2 августа [1920] мы с Яном дошли до Тубы. Имея при себе документ на почтовых лошадей, мы продвигались вдоль реки. Повсюду много красных партизан из Минусинской области и шпионов из ЧК. Мы миновали Енисей. Мы уже не видим трупов, которые плывут по этой реке, насыщенной чекистами из Минусинска. С партизанами едут развратные, гадкие „суки революции“ в ворованных пальто и шубах.

В деревне Сорокино мы знакомимся с советским секретарем — молодой энергичной женщиной-большевичкой. Во главе партизан здесь стоит белорус Игнатий Щербев. Мы ночуем в деревне Моисеевка, в хате украинца. Я исследую около горы Сайбар слой мергеля с отложениями какого-то белого минерала, это скорее всего Мg(0H)₂MgC0₃.

Мы проезжаем деревню Новая Яворовка, где останавливаемся в хате слепого украинского крестьянина Свинренко. Здесь лечат детей и стариков. Страшные болезни свирепствуют повсюду. Около деревни находятся неэксплуатируемые отложения соли и два никогда не замерзающих солевых источника. Мы переправляемся через Тубу на челне до деревни Шалаколино и останавливаемся у Осипа Захаровича — председателя местного Совета. Мы едем в село Сагайск, захваченное большевиками. Наш кучер — женщина. Когда у телеги загорелась ось, мы потушили ее „натуральным“ способом, что очень развеселило Яна. Ночью мы останавливаемся в Новом Козубаре в доме аккуратного крестьянина Вяткина. Перед этой деревней около парома через Амыл мы встречаем много больных. Кошмар. Болезнь „щетинка“ — щетина, вырастающая из уст и десен. Язвы на глазах. Мы ищем местного милиционера, белоруса Осипа Ожинского и проводника до Урянхая — потомка польских ссыльных, Егора Константиновича Пшездецкого. Баня у надменных, пылающих местью крестьян-большевиков.

У Вяткина мы живем два дня. Лечим на деревне множество больных. Приезжают Ожинский и Пшездецкий. Последнего мы нанимаем в качестве проводника. Во время его приготовлений к экспедиции (сухари, соль, мясо) мы покупаем четырех хороших, сильных лошадей.

В двух верстах к юго-востоку от села находится гора из песчаника и извести с отложениями малахита. Недалеко находятся залежи красной охры, использующейся жителями, а также источник минеральной воды (FeCOj).

Мы переправляемся через Амыл из Нового Козу-бара в Верхний Козубар. Прибываем туда около 11 вечера. Мы останавливаемся в квартире ямщика. По соседству коммунисты. Один — кретин, высокий, с деформированной головой, другой — маленький, черньгй, грузин или еврей. Они стараются запугать нас тем, что на реке Черной стоят патрули красных войск. Мы прикидываемся лояльными. Утром, к счастью, они уезжают.

При помощи Пшездецкого мы нанимаем еще одного проводника, Богатова, старого симпатичного крестьянина, который когда-то сопровождал английского путешественника. Старший милиционер дал нам в обмен на брюки карабины и „маузеры“ с патронами. Я изучаю находящуюся к северу от деревни гору.

Это песчаная гора с обломками гранита и гнейса, среди них полевой шпат аморфный Si0₂- Здесь мы находим кристаллы горного кварца, аметистов и топазов.

Мы выходим из Верхнего Козубара. Наш караван состоит из четырех наездников и двух свободных лошадей. Дорога хорошая. Мы заезжаем на мельницу на малом притоке Амыла, где большевики убили целую семью. В пять часов дорога заканчивается, и далее идет „тропа“ по болотистому берегу Амыла. Мы проводим ночь на „горе шаманов“ у костра. Август, и тем не менее ночью идет мокрый снег. Утром мы выезжаем на Амылову „тропу“, уже несколько лет как заброшенную искателями золота. Здесь мы практически переходим границу России и входим во владения сойотского нойона Тод-жи. Перед нами сплошная тайга. Встретим ли мы в этой тайге врагов или нам помогут судьба и приобретенные за эти зиму и лето прямо-таки звериное чутье и хитрость — как обойти и обмануть врагов. Свою жизнь мы просто так не отдадим.

Дорога идет по кочкам и топям. Лошади часто падают, вязнут в высокой траве. По этой дороге на мелких речках, притоках Амыла, мы встречаем рыбаков и собирателей орехов. Амыл — мелкая и широкая река. В ямах на дне целые стаи рыб, как в натуральном аквариуме, все — из семейства форели. Мы видим огромные образцы строительного дерева. Множество ягод: красная и черная смородина, малина, брусника, черника. Восхитительный и опасный пейзаж. Лес: сосны, кедры, ели и заросли калины, черемши, смородины и малины. Чтобы достать 10–15 шишек, крестьяне срубают целые огромные кедры, которые позднее задерживают дви жение потоков рек. Из-за поваленных деревьев езда повсюду затруднена. Незадолго до вечера мы проходим разоренное зимнее поселение Петропавловское. Несколько первобытных построек. Внутри маленькие дети. Этой дорогой прошла красная саранча. Нас перевозят через Амыл на челне. Ночуем в лесу у реки, где Ян обнаружил хороший корм для лошадей.

С восходом солнца мы двинулись далее по тропинке через еловый лес. Тропа поднимается вверх и выводит нас на красивые горные луга. Около разрушенного моста медведица купает двух маленьких медвежат. Они дрожат и орут во все горло. Она полощет их как грязное белье. Ушла в кусты и пропустила нас. Лошади беспокоятся. Долина реки Большой Чухтат, болотистая местность, а выше кедровый лес. Тропинку, предназначенную для обхода болот, проложил работник с прииска Савельева, сын польского ссыльного Петр Лучинский, у которого мы и остановились. Он торгует с сойотами, охотится, ищет золото, собирает ягоды и орехи, корень женьшеня (по-сойотски „фатила“). Гостеприимная семья Лучинского, вкусная свежая фасоль. Отличные собаки для охоты на медведя и оленей. Особенно один — Мурашка, со следами медвежьих когтей на лбу. В горах повсюду зеленые каменистые слои — признак золота.

Сегодня мы двинулись на прииск Сергиевский. На тропе множество сошедших лавин с ближайших гор, среди них зеленые каменные и кварцевые отложения. Проходим прииски, пустующие уже 35 лет, — Матвеевские и Успенские. Среди них дикие козы и медвежьи тропы. Следы заброшенных горных работ и горы промытого песка. Здесь работали с 1832 года, а теперь вокруг пустота и руины. Старые кладбища. Сколько пота, боли, слез и надежд здесь погребено?

Мы поднимаемся на самую высокую из здешних гор — гору Чокур. Попадаем под снег. Это примета ранней зимы. Для нас это плохо! Девственный лес. Множество упавших деревьев, белки, видим соболя, а на болотистом озере домики бобров. Я замечаю одного и внимательно наблюдаю за ним. Мы идем виляющей тропинкой, ведя лошадей под уздцы. Углубляемся в долину шумной речки Гремучки, протекающей среди кедрового леса. Из Чокура видим саянские вершины. Добираемся до места, называемого Семиречка, где в Амыл впадают семь речек. Разрушенная зимовка, а в ней надписи немецких пленных, сбежавших из Сибири. Лунная, ясная ночь, очень холодно. „Здесь большевики преследовали сбежавших пленных, была битва, но им удалось уйти“, — рассказывает Богатов. Здесь мы ночуем.

Утром мы движемся дальше. Тропа вьется по берегу Амыла. Лошади сбили старые подковы. Объезжаем скалы, вырастающие из воды. Мы промокли и замерзли. Вокруг леса и альпийские пастбища. Над рекой след человека — удочка и корзина. Однако на наш зов он не появляется. Наверное, он в бегах и никому не доверяет, а скрылся он за несколько минут до нашего появления, так как червяк на крючке еще живой. Консинский хребет покрыт девственным лесом. Гранит. Мы отдыхаем на реке Толна в зимовке Кузмина.

Я не писал три дня, так как происходили страшные события. В первый день сюда прибыли двенадцать кавалеристов-большевиков с неграмотным офицером Зуевым. Какое-то время нам грозила смерть от рук этих бандитов, но сойоты спасли нас. Они прибыли сюда из Улангома и возмущались, что большевики нарушают границы Урянхая.

Запуганный офицер выставил дозор. Так как я по мог ему успокоить сойотов, он начал посматривать на меня более доброжелательно. Оказалось, что большевики забрали у сойотов лошадей. На рассвете мы двинулись далее. В долине Сейби мы снова встретили сойотов. Тайком мы приготовились к стычке.

Долина Сейби — это огромное болото, в котором лошади проваливаются по колена. Один большевик даже утонул. Мы не могли его спасти. Какая страшная смерть! Утопая, конь ржал, а наездник выл. На этом болоте на отряд напали сойоты и татары. Они убили всех. В начале схватки подозрительный большевистский вахмистр хотел нас убить, но у него сломался затвор винтовки. Я два раза выстрелил в него, и он выпал из седла. Позднее мы стреляли по большевикам.

Ночь с татарами и сойотами у костра. Рассказы об убийствах, совершенных большевиками. Утром мы прибыли в зимовье Дьякова. Нас встречают настороженно. Хозяин болен, но под его подушкой я вижу приклад карабина. Тамошние работники очень подозрительны. Оказалось, что они ждут прибытия красных.

Схватка. Они ворвались, ранили хозяина. Двух мы застрелили, третий убежал. Все работники оказались бежавшими офицерами. Они хотят ехать со мной, у них есть оружие и лошади. Я согласился. Мы отдыхаем здесь целый день. На лугу я нашел лиственницу с буквами КР и одноглавым орлом. Под лиственницей следы вскопанной земли. Могила? Чья? Может быть, здесь лежит поляк? Сколько польских костей так разбросала судьба по свету? Кто его похоронил? Где же этот второй, никто ничего не знает, а между тем это свежие следы.

Страшная ночь. Вечером того же дня мы доехали до Енисея и переправились на другой берег. На Енисее уже плавают льдины. Однако мы должны были спешить, так как работник, который должен был нас перевозить, донес на нас большевикам. Они уже приближались, когда мы начали переправляться вплавь. Ночь, вихрь, лед и мороз. Мой конь начал тонуть. Скалит зубы, стонет и смотрит умоляюще. Я сбросил седло и плыву рядом. Нас сносило по течению. Стрельба на опустевшем берегу. Свистят и шлепают пули. Мы выплыли. Наш крестьянин спустился с вещами вниз по реке и вышел на берег на расстоянии одного километра. Мы двинулись далее. Одежда твердая, как металл, от мороза. Люди и лошади дрожат. Но мы еще живы. Перед переправой меня донимал ревматизм, а после купания уже не болит. Ночуем у большого костра в кедровом лесу, который мы почти спалили. Лошади не отходят от огня и не едят. Плохо! У меня открылась рана на ноге. Я выслал своих далее в Ур-гу. Два дня спустя мы едем с Шимановскими. Нас арестовывают офицеры Унгерна, Вандалова и Безродного. Меня отпустили, Шимановского повезли в Улясутай.

Я еду в Ван-Кур на встречу с бароном. Меня опережает Филиппов. В горном проходе кто-то бросил в меня ручную гранату, но далеко. Это точно Филиппов. На ночлеге пастух предсказывает мне близкую смерть от рук рыжего человека с белым лицом и опасность от человека с головой как седло. Потом смерть отходит.

В Ван-Куре барон развернул настоящий террор. Прибывает Унгерн. Мне угрожает смерть от Веселовского с бледным лицом и холодными глазами. Однако позднее, когда я сказал этому дураку, что стою на стороне Унгерна, барон стал моим другом.

Несколько раз я думал в Ван-Куре, что погибну, но вскоре уехал на верблюде в Ургу.

Инженер Войцеховский строит мост на Орхо-не. Между Орхоном и Толой тысячи трупов китайцев, которых обгладывают стаи голодных волков и диких собак.

В Урге барон уже ждал меня. Я остановился у одной француженки из фирмы Швецовых, к которой у меня была рекомендация, однако барон сразу приблизил меня к себе. Он рассказывал мне целую ночь о себе и своих планах создания великого азиатского государства. Когда я спросил, могу ли я когда-нибудь это описать, он написал в моем блокноте „после моей смерти“ и расписался.

Ночная поездка на автомобиле по степи. Старый Каракорум в руинах и Эр дени Д зу. Снова рассказы барона о Царе Мира.

Террор барона. Задушил двух жен офицеров. Я чуть не погиб от рук Сипайлова и Чистякова. Ян спас меня, позвав барона.

Ночные безумства Унгерна. Предсказания, гадания у Джамбатона. Барон хочет послать меня в Тибет, зная, что я там уже был, но позднее просит ехать в Джан-ку-фу, чтобы добраться до Джан-джи-се-на и братьев Лао.

В святилище Аргдо-хана. Молитва слепого ламы. Фотография от барона. Я уезжаю из Урги спустя 9 дней в автомобиле в Буир-Нор. Нас преследует Сипайлов, но военный министр спас меня, вызвав Сипайлова к себе.

Я прокрадываюсь из Вуир-Нора с татарами и ламой Тургутом в Хайл ару. Перед этим мы сжигаем все монгольские документы. В Хайларе Жуковский выдал мне китайский паспорт.

В Харбине у Барсанова. Мне привозят письмо от Унгерна. Он посылает меня в Японию и Китай. Трагедия Семенова. Ослабевший лев».