Что за утро - 1

Что за утро

Быстро расправился студенческий отряд с колючим кенафом, и уже в первой декаде октября новый корпус Политеха шумит на перерывах и затихает в аудиторное время. В нашем домике есть проблемы у старшего поколения, но у нас всё пока хорошо, так хорошо, что перед новым годом шепнула мне: «ты знаешь, у нас скоро появится кто-то маленький, я так боюсь». Вот она, ответственность, о которой не переставал думать. Как же мне хочется поднять тебя, маленькую, хрупкую на руки, и нести, долго нести «куда глаза глядят». «Ничего не бойся, пока я с тобой», впервые говорю я, и сколько раз повторял это потом, не перечесть.

Вот и пришла пора плотно выстраивать жизненную стратегию, становиться на собственные ноги, чтобы не оглядываться ни на кого. Но, пока что, идёт трудное вживание в новую профессию и науку, и бесчисленные страницы учебников, журнальных статей, монографий ещё не укладываются в стройную систему, забирая всё свободное время. Тяжело, хоть это и не шапка Мономаха. Ясно одно-надо попытаться в ближайшее время нащупать какой-нибудь перспективный путь в этой науке, чтобы не затеряться в толпе ассистентов с максимальными 120 рублями в месяц после пяти лет непрерывного трудового «стажа». Моя семья не должна повторить путь на дно.

Богатый фрунзенский рынок практически не зависит от наступивших зимних холодов-свежие фрукты и овощи всегда на столе, строгий ежемесячный медицинский контроль и специальные упражнения становятся обязательными. Какое счастье, что сейчас не послевоенные годы, и всплывает в памяти мой младший брат, и ежевечерний лихорадочный разогрев песка, как последняя надежда сохранить ему жизнь.

Всё вроде бы идёт хорошо, а лёгкое жжение «под ложечкой» опытная бабушка, мать четырёх её тётушек, определяет сразу: «девочка у вас будет, это её волосики припекают». Горячее сессионное лето, горячая пора не только у студентов, но и у преподавателей, а жена моя, такая милая и «кругленькая», уже в законном «декретном» отпуске. Рождение нашего первенца прогнозируется в первой декаде августа, а у меня трудовой отпуск 48 «рабочих» дней, то есть 8 недель, не считая воскресений, самый большой по сравнению с любыми другими категориями советских тружеников. Выпроваживает она меня, чуть ли не силой выпроваживает на Иссык Куль, бережёт своего мужа и потенциального отца семейства от переутомления, знает и видит, сколько потрачено мной сил и энергии в этом первом учебном году. Соглашаюсь на две недели, чтобы вернуться в последних числах июля, и в компании моего бывшего однокашника Славы-велосипедиста и его отца уезжаю на знакомое побережье «дикого» чолпон-атинского пляжа.

Наша палатка, как и в прошлом году, на обширном песчаном пляже у самой воды. Отец моего друга освободил нас от всех хозяйственных забот, кроме доставки воды и продуктов с рынка, а сам хлопочет у «керогаза», выдавая, как он говорит, «на-гора» изысканные блюда украинской кухни. Мы со Славой с утра до вечера в тёплой прозрачной воде, а по вечерам выплываем «на охоту». У нас надувная самодельная лодка-резиновая камера от колеса трактора «Беларусь» с «приварным» удлинённым эллипсообразным резиновым днищем и два коротких весла. К борту камеры прицеплен электрический фонарь на батарейках, а в руках у нас короткие заострённые, и с зазубринами на конце, тяжёлые дротики. Тупой конец дротика фиксируется длинной и толстой рыбацкой леской, а промысел наш называется «ночная охота с острогой».

Ночной Иссык Куль кажется совершенно бескрайним, и только светящаяся лунная дорожка напоминает о том, что мы окружены водой. Близкие и далёкие берега озера мигают редкими огоньками, а по сторонам абсолютная темнота. Мы совершенно не знаем, где находимся, потому что все внимание теперь сосредоточено на фонаре, который освещает небольшое водное пространство у борта лодки. Проходит какое-то время, и первые крупные тени рыбин мелькают в свете фонаря, но острогой до них пока не достать. Озеро богато рыбой, здесь кроме знаменитого иссык-кульского «чебака» водятся сазаны, карпы и хищные судак и форель, причем форель, завезённая с далёкого кавказского озера Севан, достигает огромных для этого вида размеров, так что средняя масса этих рыб до двух десятков килограммов.

Вот, наконец, что-то медленно всплывает уже ближе к поверхности воды, и Слава с силой, наискосок, швыряет свою острогу в воду, но результат нулевой, или промахнулся, или глубина была ещё большой. Чаще всего мы возвращались без добычи, но бывали и удачные ночи, и мы привозили несколько раз крупненьких карпов и сазанов, но форель или судак не попадались, ни разу. В одну из таких ночей зазубренный конец остроги зацепил за надувной борт нашей лодки, и воздух со свистом начал вырываться наружу. Слава мгновенно прижал небольшое отверстие пальцем, а я схватился за вёсла, и наша, сразу погрузневшая, лодка медленно двинулась куда-то в темноту. Далёкие огоньки на чолпон-атинском берегу помогли сориентироваться, но до них не менее пяти километров, а то и больше, и мы долго перемещаемся в темноте, пытаясь удерживать направление в сторону нашего «дикого» пляжа и чувствуя, что лодка всё больше теряет свою плавучесть и постепенно всё глубже оседает. Вот и вода уже перехлестнула через край. Всё, надо теперь вплавь. Слава отличный пловец, я помню это по уральскому Тургояку, когда мы заплывали с ним далеко-далеко, но тяжёлую лодку придётся бросить. Да и куда плыть? Плотная темнота вокруг, а огоньки с чолпон-атинского берега подмигивают насмешливо. Переваливаемся через борт и плывём наугад, но через пару-тройку десятков метров вдруг нащупываю твёрдое дно под ногами. Добрались мы всё-таки до мелководья нашего «дикого» пляжа, которое нам не очень нравилось, потому что до глубокой воды всегда приходилось идти по песчаному дну метров двести, медленно погружаясь в воду. Вернулись и ухватили полузатонувшую лодку, ведь это такая ценность.

Не получается полного расслабления, всё время думаю о ней, о моей Лёле, хоть и знаю, что и мама, и бабушка рядом. Не выдерживаю, и уезжаю ранним утром 25 июля местным автобусом из Чолпон Ата в Рыбачье. До Рыбачьего всего восемьдесят километров, но автобус не торопится, не пропуская ни одной остановки в многочисленных прибрежных сёлах и кишлаках. Из Рыбачьего уезжаю уже на комфортабельном автобусе междугородного рейса, и в первых вечерних сумерках отбиваю свою дробь в знакомое окошко, но калитку долго никто не открывает. Слегка подпрыгнув, цепляюсь за верхний край дощатого забора, подтягиваюсь и вижу, как она, трогательно неловкая, с трудом разгибаясь, развешивает выстиранное бельё на бельевой верёвке, протянутой в саду между деревьями. Радостная встреча, но и выговор наготове: «Почему вернулся на целых пять дней раньше?» Не терпит, когда нарушается её наказ, вот такой теперь у нас характер. Мама с бабушкой ушли «в гости» и неизвестно, когда вернутся.

Собираемся пить чай, и вдруг: «Ой, ой, что-то со мной происходит», испуганно говорит она. Только без паники, бегу к соседке и прошу её побыть с моей испуганной бедняжкой, а сам стремглав к «телефону-автомату» на углу Дзержинки и улицы Ленина, как раз в том месте, где она когда-то резко, не оглядываясь, ушла от меня в другую сторону. Лишь бы телефон был исправен, ведь большинство их в городе с оторванными телефонными трубками. Повезло, всё в порядке, мой тревожный звонок приняла городская «Скорая помощь». Возвращаюсь так же бегом, и через минут пятнадцать, томительных минут ожидания, подъезжает «скорая», а мама с бабушкой уже идут навстречу, и сразу всё понимают, обнимают, благословляют. Мы с ней в машине «скорой», которая летит через весь город по пустынным, уже ночным, улицам. Роддом далеко, у самого Ала Арчинского рынка. Без промедления в «приёмный покой», и всё-едва успеваю поцеловать в дрожащие губы. Ночь, а я сижу в вестибюле роддома, с тревогой ожидаю известий. Выходит пожилая медсестра, смотрит на меня, улыбается, но пока результатов нет, и не скоро ещё будут, так, что нечего сидеть здесь, приходи утром или позвони.

Иду через ночной город, троллейбусы уже не ходят, и далеко наш дом, но путь мимо пожаркиного дна, где в большой нашей комнате №2 теперь живут только отец, мать, да младший брат-школьник. Разлетелись остальные кто-куда. Старший брат, теперь милицейский офицер, начальник отделения милиции в посёлке Кара Балта, а это в шестидесяти километрах от Фрунзе. Средний брат после техникума работает в Беловодском, и у него своя семья. Младшая сестра тоже замужем, живёт в семье мужа на станции Пишпек и уже воспитывает моего полуторагодовалого племянника. Глубокая ночь, но как не сказать родителям о таком событии? Мама спокойна, а отец и подавно. «Всё будет хорошо».

Возвращаюсь нижней веткой бульвара Дзержинского, на котором уже давно нет ни «Закусочной-Американки» у выхода из Дубового парка, ни пивной над глубоким арыком, только школа наша на том же месте. В свете ещё робкой разгорающейся зари подхожу к дому, а окна светятся, не спят здесь, тоже волнуются. Солнце ещё не взошло, но уже светло, и на мой телефонный звонок из того же «автомата» отвечают, что пока результата нет. С первым троллейбусом еду в роддом, жду и волнуюсь: «Как там она?» Разгорается утро, утро 26 июля, и что за утро-только что поздравили меня с родившейся «в полном порядке» доченькой. «Как они там?» «Жена молодец, а девочке хоть сейчас можно делать «восьмимесячную» завивку, родилась с длиннющими волосами». Спасибо всем, теперь у меня целых две девочки, и счастья через край! Имя для девочки было давно приготовлено-Наталья, имя её родной прабабушки, а попросила нас об этом бабушка новорожденной, мама моей жены.