Второе наше с Верой пребывание в Ленинграде не было таким легким и беззаботным, как в первый раз. Тогда мы были предоставлены сами себе. А теперь у неё на руках была Марина, а у меня – целый экипаж. Предстояло устроить матросов и старшин в казарме, наладить организацию их питания, отдыха, бани, несения нарядов. Следить за соблюдением дисциплины, порядка и т.д. и т.п. Наша подводная лодка. пока еще стояла на стапеле, но уже готовилась к спуску на воду, и надо было успеть пролезть всю её от первого до последнего шпангоута, изучить устройство механизмов и систем в отсеках и в легком корпусе. В общем, приходилось в основном пропадать на службе. В том числе внимательно смотреть за работами в отсеках подводной лодки. Там, в ходе достройки, многое улучшалось и даже переделывалось по нашим предложениям.
В начале 1970 года подводную лодку спустили на воду. С традиционным разбиванием бутылки шампанского о корпус, и грандиозным заводским банкетом по этому поводу. Корабль начал свою жизнь на воде.
Несколько слов вот о чем. На банкете поднимали тосты «За партию», «За товарища Брежнева», «За правительство», «За руководителей завода», (они, разумеется, присутствовали) и так далее. От нашего экипажа выступил командир и предложил тост: «За светлые головы конструкторов, инженеров создавших, и золотые руки рабочих, построивших для нас такой замечательный корабль!». Все присутствующие на банкете и тост оценили, и выпили с удовольствием. В том числе и мы, офицеры корабля. (Кроме меня. Старпому по традиции вменялось в обязанности по окончании банкета - он продолжался до ночи - развозить по домам "уставших" его участников. Так что мне приходилось притормаживать).
Причем мы искренне верили в сказанное. Кто из нас мог бы в тот момент подумать, что наш новый, замечательный по своим тактико-техническим характеристикам корабль, по ряду важнейших параметров уже тогда отставал от аналогичных кораблей «вероятного противника»? В первую очередь по одному из важнейших для подводной лодки показателей – уровню собственной шумности. Мы тогда еще о том не догадывались. А ведь руководители, конструкторы знали! И помалкивали. И поднимали тосты… Но, повторяю, мы, офицеры корабля, о том пока еще не знали и гордились тем, что нам оказано высокое доверие – осваивать новейшую технику.
В середине года нашу подводную лодку поместили в специальный, крытый брезентом, док. И по Неве, потом по Беломоро-Балтийскому каналу перетащили в Белое море и дальше в Северодвинск. Там, на заводе «Звезда» мы приступили к швартовным, заводским и ходовым испытаниям.
После окончания ходовых, предстояли Государственные испытания с участием Госкомиссии. Перед их началом наш экипаж был отправлен на стажировку на Северный флот в 3 Дивизию подводных лодок. Три такие, как наша, подводные лодки там уже были. В дивизии нас встретили без особой радости - все, и корабли и штаб, страшно загружены, мы – лишняя нагрузка, только всем мешаем. Пришлось добиваться, чтобы нам предоставили возможность сначала отработать экипаж на одной из подводных лодок. Потом вынудить штаб найти время, чтобы проверить нас по Задаче №1, (подготовка к плаванию). Затем выйти с нами в море на Задачу №2, (управление кораблем над и под водой, в различных условиях, борьба за живучесть, торпедная атака, взаимодействие с другими силами, связь и т.д.). Со скрипом и недовольством со всех сторон, но мы своего добились. Обе задачи штаб у нас принял с оценкой «хорошо». А мы приобрели практические навыки работы со своей будущей техникой и оружием, и необходимый опыт плавания для проведения Государственных испытаний.
По окончании стажировки командир дивизии контр-адмирал Ф.Воловик построил на плацу всю дивизию и поставил наш экипаж в пример всем остальным, (случай уникальный). Сказал, что он посильней, чем некоторые экипажи в дивизии. По всей видимости, именно это обстоятельство прямо сказалось на нашей дальнейшей службе на флоте.
Мы возвратились на завод, где и приступили к Государственным испытаниям нашей «К-323». Сначала в отсеках и на Боевых постах работали заводские специалисты, а наши матросы, старшины и офицеры стояли за их спинами, смотрели, чему-то дополнительно у них учились, перенимали опыт. В море с нами выходил штаб местной бригады строящихся и ремонтирующихся подводных лодок. Так что народу было – не протолкнуться. Но постепенно наши садились за пульты управления, становились на Боевые посты, а заводские специалисты с корабля уходили. Так мы и провели весь комплекс испытаний, начиная с погружения под перископ, вывески и дифферентовки, до испытаний на максимальную подводную скорость, (невиданную до сих пор), при полной мощности реакторов, до торпедных стрельб и погружения на максимально-возможную в Белом море глубину. Впоследствии как-то подумалось: летчики при этом называются испытателями со всем, что из этого следует. У нас же, подводников, ничего подобного нет. Для нас это хоть и опасная, но обычная, будничная работа.
Госиспытания прошли без особых проблем, мелкие недостатки в технике устранялись на ходу. Госкомиссия приняла подводную лодку в состав ВМФ, в конце 1970 года на ней были подняты Военно-морской флаг и Гюйс.
Свободное копирование
