VI
Лесное хозяйство. -- Оскудение лесов. -- Курьезы. -- Поджоги. -- Лесной пожар днем. -- Случаи.
В третьей главе этого беглого очерка я коротенько сказал об оскудении лесов на Алтае. Конечно, началось это не вдруг и не сейчас, а давно, но тем не менее нельзя остановиться на полуслове и покончить так неопределенно. В старое время, когда был еще обязательный труд, за лесом смотрели хоть и не больше того, чем теперь, но тогда была другая картина всего управления краем, была и другая расправа. Тогда вся власть сосредоточивалась в одном лице -- горном начальнике, который был владыкой края и зорко смотрел за подчиненными, а те за тем, что лежало на их обязанности и ответственности. Отсюда не трудно дойти и до тех близких к делу, которые имели прямое отношение к мужику, т. е. той самой силе, которая преимущественно вращалась в лесу. За этой силой смотрели, указывали, как обращаться с лесом, и в случае небрежности с нес взыскивали или карали на месте преступления, и она безропотно покорялась. Тогда всякий оглядывался, не смел делать кое-как и был осторожен, зная, что ему не пройдет даром ни одна более или менее важная провинность. Это, конечно, видели дети мужичка и хорошо понимали, за что наказывали их "тятьку", а сам "тятька", хоть иногда и больно почесываясь, внушал им, что вот того-то делать нельзя, а надо, если нужно, спросить старших и быть как можно осторожнее с огнем.
Мужикам никогда не отказывали в их нуждах относительно леса и даже смотрели за тем, чтоб у них было все в исправности по хозяйству; даже взыскивали с лентяев и настаивали на том, чтоб они немедленно поправляли то, что рушилось или требовало починки. Мужички хорошо это понимали, и волей-неволей сами берегли лес. Знаю это потому, что служил при обязательном труде в Нерчинском крае и видел все воочию, как говорится.
Тогда все бора были сыры и мало боялись огня; а если и случались лесные пожары, особенно в засуху, то при обязательном труде крестьяне сами или по наряду собирались в большом количестве, тотчас захватывали огонь и прекращали пожарище.
-- А так ли это теперь? -- спросит читатель.
-- Нет.
-- Да почему же нет? Ведь крестьяне -- те же крестьяне и так же обязаны ходить на опалку лесов весною и тушить пожары...
-- Вот то-то и есть, что крестьяне не те, а власть разбилась над ними до семи нянек, и дело выходит так, что пока подлежащая ближайшая власть начнет сначала переписку, а потому уже нарядит крестьян тушить пожар, то придет их разве половина, и то только тогда, когда пожар войдет в свою силу, когда остановить его трудно или невозможно -- и, глядишь, немалой части бора как не бывало!..
-- Странно!
-- И ничего тут странного нет, потому что с увольнением крестьян они сделались отрезанными ломтями, и к общему делу их уже не приставишь. Они сами по себе -- и дело само по себе; оно в зависимости от этой отдаленной уже силы, которая не только не понимает своего экономического строя, находящегося в тесной связи с благосостоянием лесов, но даже как бы враждебно относится к этому благосостоянию, и им об этом никто не растолкует. Мужики даже свои, т. е. отведенные им участки, не берегут, а казенные леса умышленно поджигают.
-- Как так? А для чего же исправники, мировые посредники?..
-- Гм!.. Да разве они могут помочь общему делу!.. Ничуть! Они состоят взаимно в постоянном антагонизме. Да вот, например, хоть относительно пожаров; они только замедляют нужную помощь через формальную переписку, которая требует немало времени и не имеет при этом случае смысла. А если им представляются протоколы о виновниках пожаров, то они нередко штрафуют их сами самой пустяшной пеней -- и делу конец. Мировые посредники даже ослабили наздор за крестьянами исправников, и вместо обоюдной помощи у них тот же антагонизм и одна формальная переписка, клонящаяся к тому, что крестьяне, хорошо зная эту вражду, позволяют себе не слушаться ни того, ни другого... Впрочем, это такая длинная история, что коротко говорить невозможно, а подробно неудобно, да и цель моих заметок вовсе не та...
К тому же в деле оскудения лесов на Алтае имеет громадное значение само лесное хозяйство.
-- Как так?., вот это еще того лучше!..
-- Да, действительно лучше!.. А между тем так выходит на деле, потому что тех же крестьян до того стеснили всевозможной и дорогой пошлиной за лес, что мужик не может вырубить себе топорища без пени; а если попался не своему куму или не сумел поче-ствовать вовремя даже и кума, то приходится заплатить за такую пустяковину втрое...
Ведь и в самом деле, до чего доходила пресловутая строгость в лесном хозяйстве -- курьез! Право курьез! Позволят, например, мужику или, еще лучше, рабочему при заводе или рудниках вырубить за попенную плату сколько-нибудь дров или бревен; возьмут, конечно, деньги, назначат срок, обыкновенно крайне короткий, и следят за порубкой. Вот мужик или рабочий вырубит, а глядишь -- прихворнулось порядком либо простояли бураны, ему и не удалось вывезти из леса порубку, а срок-то прошел. Вот и налетят архаровцы, да и конфискуют все на месте. Потом эту же порубку и купит, как будто с аукциона, какой-нибудь того же архаровца кум за половину цены, а мужик или рабочий только взвоет, сердечный!
Как-то рассказывал мне один крестьянин из-под Бийска, что он сделал новую колоду, в которой возил на продажу хлеб. Его увидали лесные хозяева, взяли за новую колоду попенные деньги и отпустили с миром. Он, конечно, обрадовался, что еще дешево отделался, и уехал домой. Потом его опять увидали и снова потребовали попенные. "Что вы, -- говорит, -- братцы, помилуйте!.. Да вы прошлый раз взяли с меня за эту колоду, а теперь за что?" -- "Как за что? За новую колоду, видишь, клейма на ней нет?" -- "Да я-то чем же повинен, что вы не поставили?" -- "Врешь, -- говорят, -- давай, а то протокол составим и в полицию потащим!" Что тут поделаешь? Пришлось заплатить другие попенные да почесаться в затылке.
-- А вот мой сусед, -- говорил мужичок, -- сробил четыре новых колоды и не заплатил ни за одну ни копейки.
-- Это как же так? -- спросил я.
-- А он, барин, похитрее меня будет -- взял новые-то колоды, да и загреб в навоз; ну они, значит, и зачернели, словно старые, в глаза-то и не лезут!.. Так и прошло!..
-- А тут еще что было, -- продолжал тот же мужик, -- наша крестьянская баба -- еще сватья мне будет -- плетет из прутьев коробья и возит их продавать на базар... Вот она раз и приехала с новым коробом -- ее и поймали. "Чего, говорят, просишь за короб?" -- "Да сорок копеечек только, кормильцы!" -- "А свидетельство есть?" -- "Какое же свидетельство? -- говорит сватья. -- Ведь я вдова, пить, есть надо; а короб-то, поди-ка, из прутьев!.. " -- "Нужды нет, что из прутьев -- давай штрафу 40 копеек, а короб-то мы у тебя отберем, не продавай без свидетельства!" Вот вертелась, вертелась сватья, завыла!.. Продала трубку холста, выбросила этим кровопивцам 40 копеек, да и прибежала домой без оглядки... Ну и выла потом целую неделю!..
Не менее курьезен был, как рассказывали, и такой случай в ближайшем к Бийску винокуренном заводе. По дороге к этому заводу стояла большая, старая, сухая и подгорелая сосна, за которую опасались, что она упадет и, пожалуй, кого-нибудь задавит, ее и велели срубить. Но увидала власть, составила протокол, высчитала, сколько сажен дров может выйти из этой сосны, перевела на деньги и, считая штраф втрое, потребовала 65 руб. пени. Чем это кончилось -- не знаю, но пассаж курьезный.
Не менее забавная история была и в Сузуне: весною при спуске воды из шлюзы стало мыть заводский ряж. Надо было немедленно принять энергичные меры. По приказанию управляющего было срублено и привезено совсем с сучьями две или три молодые сосны для того, чтобы их спустить на веревках к ряжку и тем, отбивая сильный прибой воды, спасти дорогостоивший казне и столь важный для завода ряж. Лесничего в это время не было дома, а минуты были дороги; сосны срубили, спустили и спасли ряж. Но не так посмотрело на это самоуправство лесное хозяйство: оно составило протокол, и с управляющего взыскали большой штраф.
И это, так сказать, в одном общем хозяйстве... одного и того же ведомства!.. Спрашивается, что дороже для общего дела: дорогостоящий ряж для завода со всеми последствиями в случае его повреждения или три молодых сосны из близлежащего бора?! В каком же положении находится управляющий даже в экстренных случаях?.. А он отвечает не только за целость и сохранность завода, но и за каждую передержанную копейку в живом деле против пресловутой сметы по бессмысленным параграфам. Могло ли идти дело при таком порядке? А между тем лесное хозйство, как умывающее руки и ни за что пока не отвечающее, спокойно почивает на лаврах и хладнокровно составляет вопиющие протоколы, не помогая делу, а только во имя поставленной неприкосновенности зеленого канта... И, Боже! такой абсурд поддерживался за последнее время местным владыкой горного дела на Алтае, которому подчинялись и умывающие руки пилаты 5 .
И могло ли быть что-нибудь подобное при прежнем управлении, начиная с Беера и кончая Фроловым?
Конечно, нет, потому что тогда подобные умыватели делали свое дело и помогали общему хозяйству одного и того же хозяина.
Что же наконец выходит из всего только что представленного, хотя и в сотой доле, положения дела?..
А выходит -- между управлениями неподобающий антагонизм вместо обоюдной помощи, а в народе не только содействие, но какая-то раздутая месть!.. Он за все оплачиваемые оглобли и топорища упорно жжет леса и вместо их охраны нередко залезает только на поветь, подпирается в бока руками и говорит своему соседу: "Фу!.. Как там, паря, лихо пластает!.. "
Однажды в 188... году в Барнауле из окна городской управы мне довелось слышать очень курьезный разговор двух встретившихся крестьян:
-- А ты, дядя Михей, как сюда попал?.. Разве вас не выгоняли на пожар?
-- Как, паря, не выгоняли! Да кому же охота идти, почитай, верст за 50! Вот мы свой и зажгли -- вишь как буровит!..
Действительно, прямо за Обью в Бобровском бору виден был дым на большом пространстве.
-- Как не видать -- давно вижу! -- говорил молодой парень и тыкал рукавицей в воздух по направлению к Оби.
-- 'Ну вот и смотри да приготовляй харчи -- погонят и вас... А тут все же поближе, в своем месте-то!.. Вот и сушник будет дома... Теперь, брат, и топорищев, и оглобель даром нарубим!.. -- рассмеявшись, сказал дядя Михей и, оглянувшись, тихо и как бы по секрету прибавил: -- А ты знай да помалчивай! Понял!..
-- Как не понять -- знаем!.. Не впервой!.. -- как-то таинственно проговорил парень и с довольной улыбкой отправился на базар.
А попробуйте нынче взять этих приятелей и доказать хоть тому же мировому суть их разговора!
Прожив в Сузунском заводе почти 11 лет, я вполне убедился, что значит быть человеком с теми же Михеями и как подобные отношения отзываются как на заводском деле, так и в лесном хозяйстве. Одно время был у нас лесничим Ф. А. Г-ель, который придирался к людям за всякую малость, делал конфискации, не позволял пользоваться из бору вершинником и проч. -- и дело дошло до того, что с появлением лета в окрестностях Сузуна редкий день не было пожара в лесу; зато выдавались и такие счастливые дни. что было их по три и по четыре, пяти зараз.
Приходилось повсюду рассылать нарочных за людьми, а чтоб не терять времени, снимать своих рабочих даже с заводских печей и нередко на казенных лошадях посылать в бор, чтобы захватить пожары и спасти курени, где находились сотни сажен куренных дров и тысячи коробок угля. В случае надобности рабочих оставляли в лесу на ночь и на другой день без смены, и собирая печеный хлеб, и покупая сотнями калачи и огурцы на базаре, посылали все это в телегах трудившимся до изнеможения заводским рабочим; а некоторые крестьяне кое-как собирались только тогда, когда уже нечего было и делать.
После Г-еля поступил лесничим М. М. К-ов, который, послушав моего совета, повел дело по-божески, попенных денег выручал больше, бора очистил от залежи, а пожаров в течение нескольких лет почти не было, за исключением таких, которые бывали не от умышленных поджогов, а от таких случайностей, какие могут и не ставиться в вину работающим в лесу людям.
Такая перемена и относительное спокойствие были так наглядны, что дивились даже сами рабочие и нередко говорили:
-- У нас, барин, теперь спокой!.. И молодяжник в лесу не озорничает!..
Не думайте, что этот лесничий делал только поблажки и не соблюдал интересов казны, -- нет: и строго было, но было по-божески. Ныне на Алтае леса -- едва ли не самый жгучий вопрос бытия. Конечно, старые лысины не залечишь, но дай Бог, чтоб новое управление поправило дело и поставило его так, чтоб народ понял, что поджигать безнаказанно нельзя и что лес надо беречь для общего благосостояния.
-- А что такое лесной пожар?
-- Ну, на этот вопрос отвечать, как говорят сибиряки, "хитрено", а тем более на бумаге. Это такая штука, которую и лучшая кисть художника, да и даже самая фотография изобразить во всей форме не в состоянии. Они могут наглядно показать только моменты, но целого -- никогда!..
