Затем считаю крайне уместным и полезным сказать о том, что в описываемом крае в некоторых его местностях растет особого рода злак, видом очень похожий на дикий лук и чеснок, -- это так называемая на Алтае (Allium. ursinum) колба, которая далее к востоку носит название черемши. Она находится преимущественно на низких потных местах и не повсюду, а лишь в известных пунктах не только целого края, но и определенных участков. Так, например, ее много в Салаирском крае и вовсе нет около Барнаула, нет и в Сузуне.
Корень колбы составляет небольшая луковица, из которой выходит перо, красноватое у основания, к средине розоватое и затем чисто луково-зеленое к концу. Это наружный вид молодой весенней колбы, самой вкусной и полезной своими целебными свойствами. Потом она вырастает и пускает из своего стебля довольно узкие, длинные и островатые листики, и в таком виде она уже почти теряет свой первоначальный вкус и целебное свойство и считается старой.
Колбу весною целыми возами привозят из Салаирского края в Барнаул на базар, и ее, по обыкновению, тотчас расхватывают простой народ и любители из интеллигенции. Вкус ее походит на дикий чеснок, и многие едят ее просто с хлебом или крошат, как лук, в похлебки. Колба имеет свой особый специфический запах, и потому говорить с тем, кто ее изрядно покушал, не совсем приятно, и такого гастронома слышно за несколько шагов. Если же вы сами удостоились этой трапезы, то ничего -- не противно; но зато сидите уж дома и не ходите в гости, особенно туда, где есть барыни, -- а то беда! -- и плохо вам от них будет. Многие, покупая колбу с весны, сушат или засаливают ее в особые посудины и держат на погребу. Но главная суть заключается в том, что колба крайне полезна как кровоочистительное лекарство и составляет специфическое средство от самой страшной цинги. Народ хорошо знает это могучее ее качество, и там, где есть колба, нет цинговых больных. Все, страждущие этой ужасной болезнью, только и ждут весенней колбы; а действие ее замечательно, едят раза три, четыре -- и цинги как не бывало. Зимой же едят ее со щами соленую и сушеную, но уже вместе сваренную.
Когда я был в страшной Урюмской тайге Нерченского края в поисковой партии, у меня заболели ужасной цингой многие рабочие. Я тогда не имел и понятия о существовании какой-то колбы, или черемши, которой нет в Забайкалье. По просьбе же рабочих я достал несколько кулей сушеной черемши из лазарета Карийских промыслов и немедленно доставил их в тайгу. Рабочие стали варить с черемшой щи, и те, у которых вываливались сами собою зубы, опухли ноги и покрылись уже язвами, поправились менее чем в две недели. С радости они забыли предшествовавшие слезы и работали уже с песнями. Вот тут я убедился воочию и узнал, что такое колба, или черемша.
Непонятно, право, почему на нее не обратят внимания сибирские эскулапы и не привьют такого лечения в России, где цингой хворают немало, а в особенности во флоте. Неужели недостаточно таких наглядных примеров, которые они должны видеть ежедневно весною. А смотришь, поступит больной в лазарет, и его начинают пичкать из аллопатической кухни. И горе тому цинготному, который хоть крадучись не покушает несколько раз колбицы. Чем объяснить такое невнимание к местному средству и какое-то упорное нежелание познакомить с ним и своих собратов в России? А ведь этой колбы, или черемши, можно доставить хоть сотни пудов в сушеном виде куда угодно.
Почему же сушеную черемшу, по крайней мере прежде, доставляли в Нерчинский край, в тамошние лазареты, предпочитали ее всем латинским снадобьям и поражались ее быстрой помощью?
Но вот и еще весьма интересная вещь: на Алтае, тоже в известных местностях, растет особая трава загат, которая, впрочем, носит и другую кличку: ее зовут просто теплой травой на том основании, что траву эту употребляют зимой вместо оберток или онуч, обертывая ею ноги или просто кладя ее в достаточном количестве в обувь. Она довольно длинная, мягкая и замечательна еще тем, что очень прочна и долго не сечется; из нее пробовали делать половики, маты и употребляли для набивки матрацев. Трава загат действительно имеет свойство греть, и я неоднократно пробовал носить ее в больших сапогах -- тепло, мягко и удобно. Дело только в том, что знают о ее существовании весьма немногие даже и из простолюдинов, которые как бы с умыслом умалчивают о том, что загат такая полезная и практичная штука; растет она не везде и не в большом количестве. Но почему не попробовать собрать ее семян и не культивировать в большом масштабе?.. Неужели мы не доросли еще и до этого?.. Дескать, к чему и зачем?.. Куда пойдет и кому понадобится какая-то трава?..
Заканчивая эту главу, я ненадолго снова возвращусь немного назад и поговорю о применении больших деревьев -- тополя и ветлы -- на Алтае. Здесь из них делают превосходные лодки от 3, 5 до 15 и даже более аршина длиною, которые и продаются от 5 до 40 рублей из первых рук; такая цена бывает уже на совсем готовые лодки, т. е. обнабоенные с боков досками и просмоленные, а простые, белые долбяжки отдаются дешевле.
Из них ветловые лодки ценятся вообще дороже тополевых, потому что они легче и служат долее, а на воде намокают меньше. У хорошего хозяина добрая лодка служит очень долго, и я знаю такой пример в Барнауле у известного охотника С. М. Козлова. Его девятиаршинная лодка служит ему верой и правдой уже более 30 лет, и на ней нет еще ни одной щели. Все дело в том, чтобы лодку держать на воде только тогда, когда нужно; а как только служба ее кончилась, ее тотчас вытаскивают, ставят на дроги или особо сделанные для этой цели длинные роспуски и увозят домой, где она и подсыхает непременно в тени, за солнцем. Конечно, такой обиход возможен только при том условии, если заботливый хозяин ездит не каждый день и имеет средства к такому чествованию своей любимой лодки.
Рыбаки же, например, довольствуются и тем, что каждый день вытаскивают лодки на берег и по возможности прячут в какую-либо тень, оборачивая их кверху дном; а смолят внутри и снаружи обязательно каждую весну, посыпая на горячую смолу мелким порошком извести. Обнабойка лодок делается только по бортам (лодки) из хороших ровных тесниц и производится умелыми опытными руками, иначе можно испортить не только тесницы, но и лодку.
Большие обнабоенные лодки поднимают довольно большой груз, и в них нередко перевозят большие дорожные тарантасы не только чрез незначительные реки, но и чрез Обь в полном ее разливе, который доходит иногда до 12 и 15 верст в ширину. Для охотников и рыбаков в Барнауле хорошие лодки играют весьма важную роль, потому что почти вся дупелиная охота, не говоря уже об охоте за водяной птицей, а равно и все рыбалки производятся преимущественно на той стороне, т. е. на правом берегу Оби.
Если же держать лодки постоянно на воде, то они, несмотря на их осмолку, до того намокают, что делаются тяжелыми; при наступлении морозов они уже не в состоянии просохнуть -- и их раздирает.
Для охотника же и рыбака легкость лодки имеет громадное значение уже потому, что легкая лодка мельче сидит в воде и скорее доступна к перетаску чрез наволоки; а это весьма часто случается в особенности в разлив реки, когда приходится частенько переезжать с одной незатопленной гривы на другую или из протоки в протоку. А так как лодки же служат рыбакам и охотникам спасительным шатром во время ненастья и ночевок, то доступность лодки к вытаскиванию на берег играет весьма важную роль.
Хорошие лодки надо беречь уже и потому, что их воруют да так ловко, что почти никогда концов не находится, что и делают преимущественно путники, уплывая в них по течению кому куда любо и далеко от Барнаула. Они же потом и смеются, говоря: "Все же не куплена, доехал без прогонов". Что поделаешь?.. А на их шубном рыле краска не заалеет!
Надо еще заметить, что лодки на Алтае, как охотничьи, так и рыбачьи, никогда не делаются с рулями, которые считают неудобными и бессильными на больших стрежах, где рулевому приходится иногда поработать с большим уменьем во всю силу, а тем более в ветреную погоду и развод волны. Вот почему на корму садятся преимущественно люди бывалые, опытные и с хорошим запасом силы.
Рулевое весло тут зовется правильным, и оно делается ланцетовидной формы с костыльком на верхнем конце. Рыбачьи лодки, в которых частенько работают в одиночку, как, напр., при осмотре снастей -- самоловок и переметов, имеют обыкновенно прикладываемые к носу особые правила, которые спускаются в воду во время стоянки на реке, чтоб не вертело лодку при погрузке кормы рыболовом. Правило это ничто более, как длинное прямое весло, которое на середине веретена вставляется наподобие очепа в прорезь носовой части лодки, и оно помощью веревочки может опускаться и подниматься, что и делается, если рыбаку надо куда-либо переехать.
Если же на лодке в доступных местах идут бечевником, то обыкновенно привязывают бечевник не к носу, а за уключину той же стороны лодки, которая совпадает с берегом бечевника; иначе нос будет топить, и лодка пойдет тяжелее, а править на корме станет неудобно. Случается, что в попутный ветер ставят небольшой парус, который приделывается на петлях к поперечине, вертящейся одним концом у поставленной мачты; а другой, наружный ее конец, имеет веревку, которой управляют парусом и пропускают чрез кольцо у борта лодки; ее обыкновенно берут в руки, но никогда не крепят у кольца. Если же держать конец веревки некому, то она берется кормовщиком в зубы, чтобы он, работая веслом, мог в случае порыва ветра тотчас ее выбросить и тем дать свободу парусу повернуться по ветру.
Все эти кажущиеся пустяки весьма важны на практике, а в случае опасности имеют крайне серьезное значение и пренебрегать ими не следует.
Свободное копирование
