2
В имение мужа мы приехали ночью. Желая быть любезным, муж устроил меня на первую ночь с Сашей, так как для нее не успели приготовить комнату. На другое утро я встала в довольно бодром настроении и даже старалась казаться веселою при встрече со свекровью и золовкою, которых до тех пор видела только мельком у Раисы. Свекровь моя, Марфа Васильевна, довольно благообразная старуха, не злая и не добрая, чрезвычайно слезливая, вечно жаловалась на какие-то напасти, если не свои, то чужие.
Золовка, Надежда Михайловна, была девушка лет тридцати, толстая, краснощекая со злым выражением глаз и грубым мужским голосом. Она через неделю выходила замуж и теперь была занята приведением в окончательный порядок своего приданого.
С нее началось мое знакомство с целым рядом новых людей, чуждых мне по интересам и мировоззрению. При всем достатке, лица эти не отличались ни внешним лоском, ни даже просто нравственною и физическою опрятностью. Особенно поразила меня другая старшая сестра моего мужа, жившая в одном имении с ним, но в другом доме.
Муж не решился повести меня к ней без предупреждения, но с утра послал известить ее, что придет со мною вечером.
При входе в переднюю мы были встречены некрасивой пожилой рыжей женщиной с волосатой бородавкой на носу. Она была в простом ситцевом платье, и я бы приняла ее за прислугу, если бы она не бросилась ко мне и приторно деланным голосом не назвала своей "милой, дорогой сестричкой!" Тут же стоял ее муж, рослый неуклюжий мужчина, сильно смахивающий на принарядившегося немца-сапожника. Они повели нас в гостиную через пустой огромный зал, который представлял подобие фабрики и был заставлен ткацкими станками, на которых неутомимо работали бабы под непосредственным наблюдением и понуканием самой Раисы Михайловны.
Пройдя зал, мы очутились в довольно большой гостиной, в которой не было никакой мебели, кроме кривоногого стола, засаленной кушетки и двух-трех кухонных табуреток. Раиса Михайловна усадила меня на кушетку и, прежде чем я успела опомниться, побежала за деревянной скамейкой и сунула ее мне под ноги, уверяя, что так будет удобнее. Такое ухаживание стесняло меня, но я покорилась, чтобы не вызвать новых затруднений. Однако она не унималась и, схватив стоявшие на столе две тарелки с вареньем, заставила меня все съесть.
Есть варенье, после того как другие поели моей ложкой, я отказалась окончательно.
"Вот вы какие спесивые, сестрица", - заметила мне Раиса Михайловна.
Все мои усилия приучить новых родственников к чистоплотности были совершенно тщетны. Мало того, убедившись, что я разглядела и поняла их, они перестали стесняться и не только не обращали внимания на мои попытки усовестить их, но стали даже обижаться на вмешательство в их привычки. Раиса Михайловна ходила по целым дням нечесаная, в грязном рваном капоте, в засаленной ватной кацавейке, в грязном ситцевом платке на голове.
Муж составлял ей пару, отличаясь только тем, что был еще грязнее.
- Вы, кажется, не умывались сегодня? - заметила я ему полушутя через неделю после моего приезда, когда Матвей Федорович - так звали мужа Раисы Михайловны - здороваясь протянул мне грязную, засаленную руку.
- Совершенно верно изволили заметить, - ответил он ухмыляясь.
- Как же вам не стыдно?
- Я человек рабочий, сестрица, не белоручка, как вы! Где тут до стыда! Вы вон, поди, только что изволили, небось, чаек откушать, а я с пяти часов на ногах. И в риге побывал, и на скотном дворе, и в амбаре. Где уж тут чистоту соблюдать!
- Так неужели же вы можете так-таки целый день проходить не умываясь?
- И даже очень. Зато поглядите на меня в воскресенье: и с мыльцем умоюсь и вычешусь.
Надежда Михайловна, младшая сестра мужа, тоже не сочла нужным долго стесняться меня и Саши. На другое же утро, сходя по лестнице, я услышала какой-то бешеный крик и неистовые ругательства: то бушевала в девичьей Надежда Михайловна.
- Перепортила мне теперь все платье, каналья!.. Молчи, говорят тебе, сукина дочь, - топнула она ногой, когда горничная попыталась что-то возразить.
- Как есть все платья перепортили мне эти канальи, - обратилась она ко мне. - Посмотрите, пожалуйста, - и она выхватила шелковый лиф из рук горничной и сунула его мне под нос.
- Да отчего вы не отдадите шить портнихе? - спросила я.
- Уговори хоть ты эту безумную, - обратилась ко мне вошедшая свекровь. - Пусть отдаст перешить платья портнихе. До свадьбы еще целая неделя, можно нынче же послать нарочного в город.
- Прошу вас не вмешиваться! - гаркнула в ответ Надежда Михайловна.
- Тебе дело говорят; ты не только себя срамишь, а и меня с братом. Ведь никто не поверит, что мы за тобой сто душ да тридцать тысяч приданого даем. Ведь я о тебе заботясь говорю это, - настаивала старуха.
- А, да к черту мне ваши заботы! Убирайтесь, не надоедайте!
- Ну, уж с этим характером замуж вовсе не годится, в монастырь бы тебя упрятать!
- Вас в монастырь: из ума выжили!
- Плевать же я на тебя хочу, и на свадьбу к тебе не поеду, - сердито сказала старуха, захлопывая за собой дверь.
Подобные сцены между матерью и дочерью происходили чуть ли не по нескольку раз в день.
Свободное копирование
