Кырасын вся!

Кырасын вся!

     Эту историю мы помнили из приказов по училищу и ВВС СибВО. В приказе было мало подробностей, излагался только факт и следовали выводы. Случай посадки МиГа на брюхо мы помним, а вот выводы подзабылись, поскольку нас, курсантов, не затрагивали.

     Да и произошла эта авария между двумя катастрофами, которые и затмили столь «незначительное» событие, как посадка вне аэродрома на брюхо.  Катастрофы же сорвали летний сезон полётов и внесли некоторые изменения в выполнении элементов лётной программы.

     Там уже были приказы Главкома ВВС с раздачей втыков всем причастным и непричастным. Этот, последний раздел приказов курсантам не зачитывали:  «много будете знать,… и т.д.»

     Напомнил нам этот случай Овчинников на предварительной подготовке перед полётами в зону. Причём рассказал так ярко и подробно, будто сам находился рядом с незадачливым курсантом. А произошло всё примерно так.

     Курсант (фамилии причастных я уже подзабыл), из группы молодого инструктора, выполнял полёт в зону. Полёт был обычным, да и курсант ни чем не отличался от себе подобных. Единственно, при волнении он переходил на татарский акцент. Если такой вообще где-то существует, – так коверкают слова только дряхлые бабули в татарских сёлах.

     Но полёт сопровождался обстоятельствами. Первое: это был второй после заправки полёт МиГа. Горючки, конечно, было достаточно, минут на 30 – 35, но кто знает, какая мысль закралась в голову курсанта. Второе: накануне, на предварительной подготовке комзвена мучил курсантов по НПП на предмет знания правил посадки вне аэродрома. То есть почти готовил к мысли о возможном отказе техники и посадке в поле.

     Нужно ещё учесть, что половину вывозной программы с этой группой провёл командир звена, – инструктор был первогодок и нуждался в помощи. Поэтому наставления комзвена были наипервейшими.

     Завершив пилотаж, курсант перевёл машину из пикирования в набор высоты. И тут прямо перед глазами на приборной доске вспыхнула красная лампочка. Это обычный сигнал лётчику о малом остатке горючего: «пора на посадку». Горючки после этого сигнала остаётся на 10 – 12 минут горизонтального полёта. Вполне достаточно чтобы несколько раз долететь до полосы и сесть. Вот этот-то вопрос и не прорабатывался с курсантом, а если и прорабатывался то до него «не дошёл».

     В его сознании сработало: «топливо кончилось, надо срочно садиться!» И вместо того чтобы довернуть в сторону аэродрома, он отворачивает на 90 градусов вправо и выбирает для посадки распаханное целинное поле между двух лесополос. По радиосвязи, заглушая всё, звучит его выкрик, что-то вроде: «…кырасын вся… иду… на… вынужденную!»

     Как не пытался РП подсказать о выходе на полосу, всё было бесполезно, курсант уже не слышал ничего. Он планировал на выбранное поле.

     Но угол снижения оказался великоват и к моменту выравнивания самолёт имел скорость, отнюдь не посадочную. Машина шла над землей, но касаться её не желала. А спереди надвигалась полоса леса, вырастая перед носом машины. И тогда курсант стал «притирать» её. Шесть раз самолёт чиркал брюхом по земле, пока не потерял скорость и не зарылся лафетом в землю. Чиркал по пашне как плоская галька по воде.

     Когда, спустя полчаса, к месту посадки добрались на «Виллисе», курсант в возбуждении наматывал круги вокруг задравшей хвост в небо машины и никого не подпускал. Ополоумел, то ли от пережитого страха, то ли от радости. И долго не мог перейти на нормальную речь, хотя великолепно владел чистейшим русским. Вышибло всю грамотность и образованность.

     Полёты застопорились более чем на неделю. Работала комиссия округа. Не обошлось и без особого отдела. Те допытывались: не было ли злого умысла, не садился ли курсант в поле для того, чтобы угробить машину. Эта мысль профессионалам смешна, но у первого отдела свои мысли и задачи. До них не могло дойти, почему курсант отвернул в сторону, а не снижался на аэродром. Искали в этом злой умысел.

     Курсант же упорно твердил: «Каптан учил отказ движок – сиди в поле без шасси!» Зациклилось сознание на одном – кончилось горючее и надо срочно плюхаться на землю.

     А ведь турбина работала на малых оборотах и, после вывода из пике, бедняга даже не двигал сектор газа, не выводил на полные обороты. Увидал красную лампочку…, и как отрезало. А она загорелась даже раньше положенного, просто на кабрировании горючка, переместившись в баке к хвосту, оголила датчик уровня.

     Закончил повествование Овчинников следующим: «А сколько у нас в полку нацменов? – и сам же ответил:  – ни одного. Полковник так и заявил: из Бердска не брать ни одного, хватит с нас «кырасынов».

     Надо заметить, что из Бердска в тот год в Топчихинский полк на МиГи брали с величайшим отбором. Отбирали не только по лётной успеваемости, а и по другим признакам. Комиссия копалась и в анкетах, проверенных уже сотни раз. Был избыток выпускников с Як-11. Толмачёвский же полк из-за катастроф не успел сделать выпуск и добивал программу до лета следующего года.

     После рассказа инструктора, мы не раз примеряли на себя этот несуразный случай с лампочкой. И знали: дозаправкой после каждой зоны, обязаны тому «кырасыну». Раньше на одной заправке делали два полёта.

     Каждый раз, улетая за Панфилово в зону или по маршруту в сторону крохотного городишки Камень-на Оби, я всматриваюсь в распаханные поля между двух полос леса. Где-то здесь курсант-бедолага вдребезги размолотил такую же машину как та, на которой я лечу. Размолотил не из-за недоученности, просто соображаловка не сработала.

     А что ждёт меня в только начинающейся лётной карьере? Смогу ли я быть на высоте во внештатных ситуациях? А они не редки, – авиация непредсказуема. Впрочем, такие ситуации возникали и в недавнем курсантском прошлом. Пока обходилось, выпутывался.

                Сентябрь1956г.