Авиашкола. Тербат - 4

Авиашкола. часть 2 тербат

 На фото: ноябрь 1954 г. Аэродром Фёдоровка, экзамены  по технике пилотирования.

                Третий справа (улыбается) - мл. лейтенант Гонышев - инструктор будущего Космонавта-2 Германа Титова.

    Отвлёкся я. Перескочил через учёбу в ТБК.

    А это была незабываемая страничка в моей курсантской жизни. Осень прошла в тактических учениях возле поймы реки Тобол, стрельбе в оврагах из ППШ, набегах на пойменные овощные бахчи, множестве других забав, вроде стрельбы взрывпакетами из обрезка водопроводной трубы.

    К пойме ходим и на занятия по геодезии и топографической съёмке: рисуем перспективы ландшафта, определяем превышения рельефа, чертим планы местности, – занимаемся тем, что мне пригодится и в лётной практике и позже, в туризме и ориентировании.

    Жаль, теодолит я тогда не освоил – считал лишним для пилота. Преподаватель таскал этот прибор на каждое полевое занятие и с удовольствием научил бы им пользоваться.

    Здесь, прибывая в сырости и холоде, я прихватил какую-то болезнь коленных суставов – без помощи рук не могу подняться с земли. Понимаю, что на этом и кончится моя лётная карьера, – врачи сразу отчислят из школы. Но потом болезнь «как рукой сняло», боль исчезла и уже больше никогда не возвращалась.

    По воскресеньям отводим душу тем, что делаем  налёты на сад, – питомник в пойме Тобола вблизи города. Лакомимся мелкими яблочками, название которых я тогда и узнал, – ранетки.

    Много фотографируемся, фотоделом увлекались Витя Киреев и его однокашник по Курской спецшколе, Григораш (имя забыл). Снимки, сделанные в пойме Тобола, в Затоболовке и в совхозе (ездили на уборочную в целинный совхоз) частью сохранились.

    Наше отделение – десять человек неоднородно и недружно. Командир – Володя Лунин сам себя выдвинул в комоды, сам и обособился. Это был туповатый, неграмотный, но хитрый и самодовольный куркуль, постоянно  выдающий сентенции типа: «сапоги бывают узкие и широкие, на узкую ногу надо…» и т.д.

    Аттестат о десятилетке у него был липовый – он после семилетки окончил училище мотористов ГВФ, а аттестат купил в Чарджоу, где работал механиком на По-2. В лётное училище ГВФ ему доступа не было, и он сумел с подлогом попасть  в военное.

    Конфликты с ним у меня возникают постоянно. Свои «куркульские» убеждения он отстаивает силой. Доходит до драк: получив свинг, он лезет в борьбу и просто ломает меня, невесомого.

    Кроме моего друга Лёньки Балабаева в отделении были: Алексей Смирнов, Киреев, Григораш, Сажин, Бельтюков, Рязанов, Арнольд Базилевский и ещё один Смирнов, смоленский одноклассник Лёньки. Имена всех не помню – или рано расстались, или общались пофамильно.

    Смирнов (кажется, Евгений) пробыл в школе всего  месяц, потом затосковал по дому (Лёнька утверждал, что не по дому, а по своей фифочке, которая в конце концов бросила его – «неудачника») и ушёл по медицине, доказав, что у него паховая грыжа. Была ли грыжа в действительности – сомневаюсь.

    Отсев курсантов из ТБК был незначительный, только из-за очень уж грубых нарушений; два-три человека всего-то и было отчислено.

    Однажды и я, вместе с Лёнькой и Валькой Максимовым, земляком, тоже попадаю в кандидаты на отчисление.

    К празднику Октября им обоим пришли посылки, и мы втроём отпросились за ними на почту, в Наримановку. В посылке Валентина оказалась бутылка коньяка. Видимо дома посчитали, что курсант должен отмечать праздник со спиртным, как и все смертные.

    После коньяка была распита ещё и бутылка водки и шли мы к городку «весёленькие». КПП у строящегося городка ещё не было, шли напрямую через грязное осеннее поле, держа курс на казарму.

    Нас заметил из окна каптёрки старшина и доложил командиру роты старлею Кудрявцеву. Был уже вечер, и мы предполагали, что прошли в казарму незамеченные. И тут нас по одному старшина стал приглашать в каптёрку «пред грозные очи» командира. Мы, естественно, отрицали факт пьянки, чуть ли кулаками в грудь не били. Глупые, что там можно было отрицать? Мы были не просто навеселе, а пьяны основательно. Каждому было объявлено по пять суток нарядов вне очереди – максимум, что мог объявить комроты, и обещана губа от комбата.

    На другой день рота построена перед казармой, нас вывели из строя и подполковник Рачков разразился беседой. Суть её сводится к недопустимости пьянства в армии, особенно в училищах, готовящих кадры её – офицеров.

    Надо сказать, что только что вышли с гауптвахты организаторы предыдущей пьянки.  Рачков не объявил нам положенных суток отсидки, а просто заявил: «Те были последние, кого я простил, а этих отчисляю! Ждите приказ по школе!»

    Потянулись тоскливые дни ожидания. Мы отработали свои наряды на чистке картошки, а приказ всё не зачитывали. Проходит неделя, вторая. Мы продолжаем ходить на занятия, но нам не до наук. Комвзвода на наши вопросы только пожимает плечами, советует не торопиться, что-то где-то решают.

    Где и кто решал нашу судьбу – я до сих пор не знаю. Но нас оставили в тербате. И даже губы мы избежали.

    Отучило это событие нас от попыток участвовать в выпивках, пусть и очень редких? Не думаю. Всё забывается. Особенно, если кончается благополучно. Уже через месяц мы не могли отказаться от общей Новогодней выпивки.

    Как и все в армии, курсанты прошли курс молодого бойца и приняли присягу, но я этого события не запомнил – видимо, не совсем правильно воспринимал торжественность момента.

    Я не совсем понимаю авторов, отмечающих принятие армейской присяги как какой-то очень важный жизненный момент. Для меня это событие прошло неприметно, даже не могу вспомнить, как всё происходило.  Зато хорошо помню множество, казалось бы, незначительных эпизодов, порой и не красящих мою курсантскую жизнь. Но все эти события нужно описать отдельно.