ДОРОГА ДАЛЬНЯЯ
Старшим команды будущих курсантов назначили Алфёрова. Военком, видимо, выбирал по росту и тембру голоса – Алфёров был самым высоким и у него уже прорезался басок. Рост у него предельный для лётчика – 1,85 метра и на медкомиссиях на ростомере он втягивает шею в плечи и склоняет голову набок, опасается, что намеряют больше.
Этот добродушный и недалёкий, деревенский парень принял назначение с гордостью и сразу же начинает командовать, – власть из рук военкома вскружила голову. Нам, немногим городским парням, не признающим авторитетов и мелочной опёки, его действия видятся смешными и глупыми.
Чтобы поставить его на место мы идём на провокацию. Ни разу не бывавший в Москве, да и нигде, кроме Смоленска, он спросил у знатоков совета: как с Белорусского вокзала перебраться на Казанский? Мы ему рекомендуем вести команду строем – там, дескать, недалеко.
На перроне он рьяно берётся за дело: строит недоумевающих парнишек в колонну по два и, возглавив, ведёт через площадь. Мы с невинным видом пристроились в хвост колонны. Естественно, колонну останавливает регулировщик.
Сбились в кучу. И не скрывая торжества, слушаем, как милиционер объясняет непонятливому «командиру» правила передвижения по столичным улицам и каким транспортом нужно ехать на Казанский.
Тем временем наша толпа растаяла: первые в метро юркнули мы, за нами потянулись остальные. У всех свои планы: кто хочет посмотреть Кремль или ещё что-то, кто навестить знакомых. На Свердловск поезд уходит вечером.
Долгой оказалась дорога до Свердловска. Нумерация пассажирского поезда трёхзначная и начинается с цифры 5. Мы переименовываем поезд в «пятьсот-весёлый». Каждый час в вагоне что-то случается, ежедневно завязываются драки.
От Москвы едут в свои части солдаты-отпускники, «узники гауптвахты». За какие заслуги они были удостоены отсидеть на столичной «губе» – не рассказывают. Неведомо, на какие шиши напиваются, вероятно, подворовывают. Подвыпив, задирают окружающих.
Нас они не трогают, понимают: едет команда могущая дать отпор. Больше пристают к заполнявшим общие вагоны бледнолицым, молодым и не очень, но одинаково странным людям. Очень этот люд отличался от обычных пассажиров общих вагонов – командированных при портфелях, возвращающихся на Урал отпускников, и бабуль, едущих неизвестно куда и зачем.
Мы знаем, что это за люди. Правительство Маленкова объявило амнистию. Называли её «Ворошиловской». Почему? – ни кто не знал. С весны сомнительные люди в телогрейках и кепочках заполнили поезда и узловые станции. Их появление было массированным.
Даже в таких малых городах, как наш Рославль, появились лица, одно упоминание имён которых, наводило в прошлые годы ужас. Бандиты, выжившие в лагерях, наводили свои порядки в провинциальном городишке.
Вот с подобными типами и ссорятся узники московской губы. Манеры и поведение и тех и других не отличаются, лексика тоже.
В стычках верх всегда на стороне солдат. Они используют бляхи ремней, не подпуская на ближний бой. Вышвыривают бледнолицых в тамбур, на сцепки и буфера. Те спасаются на крышах.
Так и едут на верхнем этаже. Они разрознены, а сидельцы губы сплочены.
Меня удивляет поведение солдат. Они напоминают мне городскую шпану, но я стараюсь отгонять мысль, что вся армия такая. В фильмах, книгах и газетах показывают совсем иных.
Я не понимал, что армия и должна была состоять из шпаны – переживших войну парней, чуть постарше меня. С начальным или неполным средним образованием. Других просто не было. Окончившие десятилетку, если не могли попасть в институт, шли в военные училища.
В пути к Уралу меня особенно поражает, что здесь ещё не изжит способ езды на крышах. Западнее и южнее Москвы это уже выглядит как ушедшее в прошлое наследие первых послевоенных лет. Транспортная милиция здесь явно не дорабатывает.
После Казани и я с друзьями выбираюсь на крышу, благо погода стоит отличная и даже жаркая – в вагоне душно. В вагон спускаемся только на ночь.
На одном из перегонов мы попадаем в тоннель. Заметили его чёрную дыру, когда наш паровоз серии Эм уже исчез в ней. Клубы дыма повалили из жерла, где исчезают вагоны.
Показалось: закопченный свод тоннеля несётся над крышами вагонов и непременно должен смести нас. Бросаемся вниз, но спуститься не успеваем.
Так и провисели на лесенках, глотая едкий паровозный дым. Тоннель показался бесконечным. В вагоне нам объяснили, что начинается Урал – горная страна и тоннели будут следовать до самого Свердловска.
Главный город Урала меня не впечатлил. У нас день для его осмотра, но мы решаем, что смотреть здесь нечего. Маленький, дореволюционного строения вокзальчик не указывает на большой город.
На подъезде и рядом с вокзальной площадью тянутся улицы деревянных строений, одно и двухэтажных, старинных и эпохи тридцатых годов. Преобладают же барачные строения и собранные в ряды между ними сараюшки. Такого за долгий путь мы уже насмотрелись.
Я до этого уже трижды побывал в Москве, успел в неё влюбиться и любой город сравниваю со столицей. Побывал в Риге, Талине, Калининграде; хорошо знаю Смоленск.
Эти города выглядят величественно, хотя, в отличие от Москвы, и лежат в руинах. В них тоже превалируют бараки, но их центральные улицы с развалинами и коробками выгоревших зданий говорят о старине, об уходящей вглубь веков истории.
А здесь? Разрозненные посёлки между сосновыми рощицами.
На трамвае, виляющем среди старинных деревянных особнячков, едем до плотины, по которой проходит центральная улица. Нам сказали, что это и есть центр города.
Нет, не впечатляет: каменные здания не выше двух, реже – трёх этажей, мостовая из булыжника, деревянная плотина, построенная более двух столетий назад. Правда, многочисленные досчатые заборы, окружающие пустыри, указывают на какое-то строительство, некоторые здания в лесах – надстраивают вторые и третьи этажи на одноэтажных.
Что нам понравилось – это пруд перед плотиной, где мы купаемся, смывая дорожную пыль и паровозную гарь. Пообедали в столовой «Аврора», расположенной возле здания Осовиахима, примечательного макетом самолёта над крышей. Похоже, макет изображает что-то из семейства «ишаков».
Бродить по городу не стали, вернулись на вокзал.
Вечером садимся в поезд до Челябинска. Там предстоит ещё одна пересадка, уже последняя. Состав ещё потрёпанней, все вагоны довоенной постройки.
У нашего вагона, как и у других, толпа, – все стремятся занять хорошие места. Посадка для нас не проблема: у нас есть ключи, причём у Вальки не только треугольный под старые вагоны, но и два сложных ключа под замки дверей вагонов нового типа, так называемых «цельнометаллических». У меня – самодельный ключ для старых вагонов – обжатая на трёхгранном штыре стальная трубка, изогнутая крючком.
Мы проникаем в вагон с тыльной стороны и занимаем верхние багажные и средние откидные полки в трёх купе. В общем вагоне места не предусматриваются, каждый захватывает, что успеет. Ехать только ночь, на нижние сидячие места мы не покушаемся – нам бы выспаться.
В Москве на посадку с тыльной стороны мы не рискнули – побаивались московской милиции.
Вагон набит «под завязку», в наших купе сидячие места тоже заняли, но почему-то пожилые дамы, а их большинство, предпочитают затем переместиться в другую часть вагона.
Мы спускаемся на высвободившиеся сидячие места, недоумевая, почему наше соседство многим пришлось не по вкусу. Не нравится юношеская команда? Что ж, ютитесь в тесноте, по четыре – пять человек на одной полке. Так нам достаются и сидячие и спальные места.
Три купе для двадцати пяти человек, это роскошь в битком набитом вагоне.
Торжествуем мы недолго. Через полчаса в наше купе заходит подполковник в форме бронетанковых войск. «В гости, – так он говорит, – познакомиться».
Мы радостно его приветствуем, и на вопрос кто у нас атаман, отвечаем, что все на равных правах. Он возражает: «У каждой шайки должен быть атаман». На «шайку» мы обиделись, с гордостью заявили, что мы не шайка, а команда и едем поступать в военное училище лётчиков.
Подполковник рассмеялся: «Что же вы вырядились, как каторжане».
Действительно, только немногие из нас одеты прилично; большинство, особенно парни из мелких городишек и районных сёл отправились из дому, как было принято ехать в армию: старые пиджачки, рабочие чёботы, непременные картузы.
Многих на медкомиссии остригли наголо, и они прикрывают свои стриженные под ноль головы кепками.
«Деревня!» – презрительно оценил всю эту рвань один из смолян ещё на сборе. Сам он, как истый пижон едет в светлом пиджаке, узких голубых брючках и, ужас! – в галстуке с рисунком пальмы и мартышки.
Другие «горожане» одеты поскромней и вполне могут походить на абитуриентов, едущих в институты. Да и есть то нас, горожан всего пятеро: Валька и я из Рославля, Феликс из Вязьмы и Смирнов с Лёнькой из Смоленска. Не считать же городами Починок, Ярцево и Гжатск или райцентры Духовщину, Шумячи и пр.
Танкист оказался тренером сборной ЮжУрВО по штанге, жаль, забыл его фамилию – она была известна не менее чем Новак и Гельфер.
Оказывается, нашу шумную и неизвестно как оказавшуюся в вагоне компанию пассажиры приняли, чуть ли не за грабителей. Послали могучего офицера устрашить нас.
Подполковник справился с задачей отлично и через некоторое время сбежавшие дамочки начали возвращаться. Мы галантно уступаем нижние полки, забираемся наверх. Пора отсыпаться.
Свободное копирование
