Понемногу начали возвращаться те, кто уезжал от фронта на Запад. В основном все они отсиживались в недальних деревнях, лесах и оврагах. Но были и те, кто добровольно уезжал с немцами, но застрял по разным причинам в пути и был настигнут нашими частями. Говорили, что всех их «пропускали» через комендатуру и что многие откупились. В эти тонкости я тогда не вникал. Слышал, что судили полицаев и других «пособников», кто занимал при немцах какую-либо должность. Вероятно, так и было.
Неожиданным оказалось появление в городе молодых парней и девушек, уехавших на работу в Германию. Они были из последних партий, вывезенных эшелоном ещё летом. Оказалось, что где-то под Кричевом эшелон попал под бомбёжку и многие из угнанных молодых людей разбежались по белорусским лесам и деревням. Скрывались, пока эти районы не были освобождены последним натиском осеннего наступления. Наступление затормозилось где-то в районе Орши.
Возвращавшихся не встречали почестями. Уже бытовало мнение, что на работу в Германию уезжали добровольно. Хотя, эти-то – летом 43-го действительно угонялись насильно. Или почти насильно – повестки из управы угрожали в случае уклонения расправой с родителями, убежать и спрятаться в дальних деревнях означало подставить родителей.
Вот уезжавшие в 42-м году были почти сплошь добровольцами. Ехали за хорошей и сытой жизнью. Я сам был свидетелем отправки одного из эшелонов. Помню поющих, смеющихся и даже танцующих под гармошку на перроне девиц. Ехали в новую жизнь, на заработки, как по вербовке.
Помню, содержание их писем пересказывалось родителями соседям и знакомым – всё про хорошую жизнь и лёгкую работу у бюргеров. Правда, кто видел эти письма, отмечали, что много строчек вымарано цензурой. А некоторые и не писали, уехали и как в воду канули.
Кто знает, были ли те песни и танцы на перроне радостью уезжающих в неведомые и манящие края, или выплеском безысходности, тоски и плохих предчувствий. Скорее всего, было и то, и другое. По молодости я эти вопросы и не пытался осмысливать, понимал, как видел.
Все мужики, не запятнанные службой у немцев, были призваны в армию. Ушёл в армию и младший мамин брат – дядя Фрол, вышедший с уцелевшей частью отряда из лесных чащоб, где укрывались после разгрома их партизанского соединения. Мелкими группами и целыми отрядами вливались в действующую армию вышедшие из лесов партизаны.
Среди них были и группки, именовавшие себя партизанами, но не входившие, ни в какое партизанское соединение. Эти просто скрывались в глухих лесах, добывая пропитание ночными вылазками в деревни, не имеющие гарнизонов. Жители деревень боялись их больше, чем периодически появлявшихся полицейских и немцев. Даже считали их грабителями.
О таких «партизанах» я узнал сразу после освобождения, а ещё больше и подробней в послевоенное лето, когда мама взяла нас в поездку по району действий Рогнединской партизанской бригады.
Свободное копирование
