Игорь Всеволодович Можейко — в литературе он Кир Булычев — доктор наук, автор исторических исследований и очень многих известных книг в жанре фантастики. По его сценариям созданы мультфильмы и художественные фильмы: «Тайна третьей планеты», «Через тернии к звездам», «Гостья из будущего».
— Игорь Всеволодович, лет десять-пятнадцать назад вы могли бы предугадать то, что сегодня происходит в нашей стране?
— Я не предполагал, что умру не при социализме. Но полагал, как историк, что держава неизбежно развалится. Однако не думал, что все случится так скоро.
— А теперь попробуем «машину времени» послать вперед: какой вы видите нашу страну еще через пятнадцать лет?
— Футурологи, даже вооруженные компьютерами, еще ничего не предугадали. Фантаст или историк не ближе к пониманию будущего, чем футуролог или астролог. Будущее через несколько лет или десятков лет будет определяться факторами, нам нынче неизвестными. Так не был виден компьютер в деревянных счетах, мирно лежащих по правую руку от колхозного счетовода.
— Герберт Уэллс и Ленин. Один — признанный фантаст, другой был назван мечтателем. Один говорит: «Я вижу общество таким-то...», другой: «Я мечтаю о таком-то обществе». В нарицательном смысле Ленина можно назвать фантазером. И все-таки фантастика и мечта — понятия, видимо, родственные.
— Сходство фантастики с мечтой декларировали коммунисты. Они таким образом отнимали у фантастики важнейшую функцию — предупреждать (чем, кстати, и занимался Уэллс). Различие между Уэллсом и Лениным, если хотите, заключалось в том, что первый предупреждал о появлении второго. И в жизни они встретились, как встревоженный мыслитель и хитрый враль, объявивший себя мечтателем. Фантаст вместе с читателем ищет ответ на вопрос: «Что с нами происходит? Куда мы идем?» И пользуется оружием гиперболы. Жюль Верн пишет «500 миллионов Бегумы» и «Экспедицию Барсака». Какая к черту мечта! Уэллс — «Борьбу миров» и «Машину времени». Ничего себе мечта!
— Говорят, что когда умер Иван Ефремов, сотрудники КГБ провели обыск в его квартире, и что-то там, дескать, нашли, и унесли с собой... Неужели великий фантаст был столь опасен?
— Они искали свидетельства того, что Ефремов был английским шпионом. Это не имело отношения к творчеству. Остальное додумалось в политических играх последующих эпох. Сам же Ефремов был крайне лоялен.
— И у вас, и у Ефремова — неподдельный интерес к Востоку. Не потому ли, что, как нередко любят подчеркивать, Россия — это Европа, а на карте ее большая часть — Азия. Вот этот дуализм, двойственность эта — слабость нации, общества или сила?
— С Ефремовым нас сближает вообще интерес к истории, а не собственно к Востоку. Восток как понятие не есть нечто единое. Ефремов, скажем, был очарован эллинизмом, по крайней мере два романа у него об этом, и оба не имеют никакого отношения к фантастике. Я же профессионально занимаюсь Юго-Восточной Азией и Дальним Востоком. А вот Аркадий Стругацкий — Японией, Вячеслав Рыбаков — Китаем. Теперь давайте посмотрим на географическую карту. Славяне никогда не приходили из Азии. Не надо нас заталкивать в «скифов с раскосыми глазами». Брюсов не знал истории и думал, что скифы (иранский народ) — узкоглазые. Территорию за Уральским хребтом Россия колонизовала. Мы же не говорим, что испанцы по натуре своей американцы из-за того, что Колумб открыл Америку? И генетически мы себя вообще никак не чувствуем. Дуализм придумали политики. Я — славянин, значит, европеец. Собирая дань в России, татары не колонизовали ее. Кстати, турки веками господствовали в Сербии и Болгарии — стали ли эти славянские страны азиатскими?
— Игорь Всеволодович, вам, как и большинству писателей, нынче живется нелегко. Хотя, может быть, и не в такой степени: ведь Кир Булычев издательствами востребован! Над чем вы сейчас работаете?
— Во-первых, добиваю недоделанное. Пора уже. У меня есть главная работа — роман «Река Хронос». Три первых тома вышли лет шесть назад, теперь довел до ума и издаю снова. Еще несколько повестей и отрывков из этого цикла опубликованы в разных местах. Отдаться любимой работе не могу — надо зарабатывать деньги, а теперь их никто не хочет платить. Вот и пишу детские вещи. Да, и еще написал третий том «Театра теней» — два вышли в «Армаде», но дальше у издателей нет денег.
— В свое время многие издательства понакупили за границей права на издания той же фантастики, причем подчас низкого уровня.
— Особенно современной американской, а барышей она не приносит: потеряла читателей — накушались. Мне кажется, что прошел уже пик увлечения массовой американской продукцией. Но даже в период бума ее господство не уничтожило нашу фантастику, а, наоборот, кое в чем подняло профессиональную планку.
— А что — есть новые таланты?
— Хорошая проза появляется. Лучший по силе — Пелевин, но у него, на мой взгляд, не фантастика. Ведь Кафка или Набоков себя фантастами не считали.
— Кир Булычев — псевдоним. Как он появился?
— Получилось так, что один из моих первых рассказов был принят к печати, и я вдруг испугался. Я уже работал в институте, где у меня было бесконечное количество грехов: пропустил профсоюзное собрание, не поехал в колхоз, с товарищем Ивановым поступил не по-товарищески. Вот я и скрылся — взял имя жены, фамилию мамы и сделал себе псевдоним, чтобы не знали на работе. Я никак не думал, что стану писателем, мне уже было тридцать три года.
— Расскажите о родителях, о себе, что в юности особенно повлияло на характер.
— Отец оставил маму до войны, отчим Яков Исакович Бокиник, крупный химик, ушел добровольцем на фронт 22 июня 1941 года и погиб в Курляндии 7 мая 1945 года. Мама была институткой до революции, после — беспризорной, спарринг-партнером на кортах во времена нэпа, работницей на фабрике Хаммера, шофером, курсантом Академии им. Ворошилова, затем некоторое время комендантом Шлиссельбургской крепости, которая в первой половине 30-х годов была складом боеприпасов. Когда я родился, мама ушла на «гражданку», но в войну была начальником авиадесантной школы в Чистополе. Так что у меня все от мамы. Любил глазеть — стал туристом, все студенческие годы ездил, ходил, карабкался. После института работал на строительстве в Бирме, а потом объездил тысячу мест от журнала «Вокруг света». Это была вторая школа. Потом, не бросая журналистику, стал востоковедом, кандидатскую писал по средневековью Бирмы, а докторскую — по буддизму. Это третий путь в фантастику.
— Вы в Бога верите?
— Как и большинство известных мне фантастов, скептически настроен к вере. С отвращением воспринимаю шарлатанов, которые пользуются нашим невежеством, подобно пресловутым Фоменко или Глобе.
— Вы имеете в виду Фоменко — изобретателя новой хронологии? А что вас в нем не устраивает?
— Я прекрасно понимаю, что на свете есть масса догадок, масса того, чего мы не знаем и никогда не узнаем. Но я не люблю шарлатанов, которые пользуются нашим незнанием, для того чтобы пудрить нам мозги. Надо ко всему относиться серьезно, а не только зарабатывать деньги на белой и черной магии. Поэтому меня раздражает, когда человек говорит: «Вот я придумал новую хронологию!» Он, Фоменко, математик, и если бы я попробовал ему сказать, что дважды два — это пять с половиной, он бы жутко обиделся и сказал бы: «Учите математику!» Откуда-то у нас есть убеждение, что историю учить не надо. Надо!
— Интересно: вы не связываете фантастику с мечтой, вы не верите в Бога. Во что же вы тогда верите? Ведь мечта и есть вера...
— В какие-то стандартные, моральные вещи. Я верю в добро как таковое, верю в дружбу, верю, скажем, в общечеловеческие ценности, не связанные с какой бы то ни было религией. Я говорил, что занимался буддизмом профессионально, и постулаты любых религий — все они для меня догматичны. Я ничего не отрицаю, я даже не отрицаю существование высшего разума — вполне возможно, поскольку это настолько выше меня, что мне понять это не дано. Но когда люди претендуют на понимание: «Наш бог лучше вашего бога, и наш поп лучше вашего муллы» — вот это все для меня средневековье. Человечество, по-моему, должно двигаться дальше.
Беседу вел Сергей Луконин
Источник: http://www.rusf.ru/kb/int/ne_lyublyu_kogda_mne_naglo_vrut/text.htm
Свободное копирование
