К концу лета[1] в штабе открылась вакансия старшего адъютанта, и, конечно, я был уверен, что надену адъютантский мундир. Каково же было мое изумление, когда я узнал, что на это место вытребован и утвержден бывший наш юнкерский командир поручик Крит. При этой вести мне пришло в голову любимое выражение Гайли: «fur einen jungen Menschen giebt es nichts nobleres, als die Fronte»[2]. И я подал формальный рапорт об отчислении меня в полк.
— Как жаль! — сказал мне Дмитрий Ерофеевич. — Я слышал, вы оставляете наш штаб.
Я прямо указал на назначение Крита и прибавил: «Мне кажется, ваше выс. — пр-во, неудобным служить, на умея угодить ближайшему начальнику».
— Как мне ни жаль, что вы нас покидаете, но думаю, вы совершенно правы, — отвечал Сакен.
И я, раскланявшись со штабом, отправился в полк.
Задумав расстаться с городской жизнью, я успел променять свои дрожки на плетеную бричку. В южных степях, где проселочные дороги нарезаны воловыми фурами, парная плетеная бричка (нетычанка) самый легкий, вместительный и сравнительно покойный экипаж.
Проездом через Новую Прагу я застал у знакомого офицера Ольденбургского полка полковника Тимковского.
— Так вы оставили корпусный штаб? — спросил Тимковский. — Почему?
— Я убедился, что прямым путем там успеха добиться трудно.
— Отчего же вы не попробовали кривым? — сказал ничем не затрудняющийся Тимковский.
Свободное копирование
